Евгений Мисюрин - Черный грифон

Ну, давай, мысленно приказал он мечу и швырнул Киркелин в жреца. Колдун осел, кокон съёжился ещё сильнее. В него ударили одна за другой три стрелы и серый, стальной оттенок в защите пропал. Платон достал трофейный бандитский нож, подскочил, уже не боясь сосульки или молнии, и ударил в кокон. Оболочка пропала в момент касания. Нож по рукоять вошёл в костлявое тело колдуна. Тот удивлённо посмотрел на свой правый бок с торчащей из него рукояткой.

– Зачем? – чуть слышно проговорил колдун и упал.

Тут же подбежал Фрол и рубанул мертвеца топором по шее.

– Чтобы наверняка, – задыхаясь, пояснил он, затем гордо добавил. – Наши все на стенах. Хором взяли.

И правда. Бой вокруг как-то внезапно прекратился. Те, кто ещё минуту назад ожесточённо защищали стены, теперь либо сидели на корточках, прикрыв головы руками, либо братались с нападавшими. Платон глянул в угол, туда, где чернел алтарь. Он очень волновался за Киркелин.

Меч он заметил сразу. Рукоятка почти вертикально возвышалась над камнем. А вот клинок был скрыт в теле того самого жреца. Его просто пригвоздило к алтарю как бабочку.

Сам алтарный камень, кстати, больше не был таким уж космически чёрным. По краям он медленно начал сереть, появились светлые пятна. Судя по всему, капище страшного бога превращалось в обычный булыжник. Бывшие жертвы недоуменно осматривали себя и окружающих, словно не понимая, что они здесь делают.

К Киркелину подошли двое. На вид явно ветераны, они шли уверенной, чуть покачивающейся походкой. Один хлопнул второго по плечу и тот бойко схватился за рукоять меча. Через секунду стало понятно, что он пытается выдернуть клинок из бывшего алтаря. Плечи напряглись, боец подключил вторую руку, но ничего не выходило.

Его напарник авторитетно отодвинул товарища в сторону, поплевал на ладони, схватился в две руки за меч и начал его раскачивать.

Упрут ведь, огорчённо подумал Платон. Он глянул на пару воинов. Крепкие, мускулистые, с ладно висящим на кольчуге оружием, они создавали впечатление серьёзных противников.

И ничего-то я против них не сделаю, опечалился Смирнов.

А те уже тащили Киркелин вдвоём, что, впрочем, не добавляло успеха. Меч не поддавался. Вокруг уже собралась толпа, кто-то подначивал старательных бойцов, кто-то наоборот, смеялся над ними. Двое неотвратимо краснели. Наконец, они бросили безнадёжное дело, синхронно плюнули на камень и, одновременно повернувшись через левое плечо, отошли в сторону. Толпа ещё какое-то время смотрела на меч, видимо, ожидая, что кто-то ещё рискнёт. То и дело до Платона доносились сравнения с Туровым ущельем. Наконец, основная масса разошлась. Остались, видимо те, кому совсем нечем было заняться. Он не спеша подошёл и взялся за рукоять. Меч выскочил из камня легко, как из собственных ножен. Платон осмотрел лезвие. Ни одной зазубрины, заточка идеальная, насколько он понимал. Ни схватка с молниями и сосульками, ни удары по защитному кокону, ни даже чёрный камень алтаря, не доставили Киркелину неприятностей. Смирнов плавно, понимая, что на него сейчас смотрят и оценивают каждое движение, засунул меч в ножны.

– Конажич… – прошептал кто-то в толпе.

И тут же по двору разнеслось:

– Конажич! Конажич с нами!

– Я не… – начал было оправдываться Платон, но остановился.

На его плечо легла тяжёлая рука. Он оглянулся и увидел улыбающегося Фрола.

– Не ломай народу праздник, – негромко прогудел тот.

Платон пожал плечами.

– Если бы не ты, мы бы не сдюжили. Уж больно колдун силён был. Сейчас-то люди видят, что за ним чернобог стоял. Вот и ликуют.

А вокруг и правда поднимался шум. Кто-то братался с недавними защитниками, которые, освободившись от влияния чёрного колдуна, а может, и самого тёмного бога, оказались соседями, друзьями, а то и братьями освободителей. Кто-то достал нехитрые музыкальные инструменты, ложки, костяной рожок, ещё что-то, неизвестное Платону, и плясал там, где только что звенел мечами.

К нему то и дело подходили, пожимали руку, хлопали по плечу, что-то говорили.

– Коназ-то наш, Ратибор, сейчас хворый. Ранили его сильно, думали совсем убили, оттого и осмелел так колдун. Ведьма сказывала, ещё три дни отцу нашему у неё лежать. Ты уж не обижай воев, молодой человек, побудь для них в это время конажичем. А я, чем смогу, помогу.

– Ну что скривился? – из-за плеча незаметно высунулась Подана и хитро глянула Платону в глаза.

Он посмотрел в ответ и невольно улыбнулся.

– Негоже хорому без хозяина, – бубнил между тем Фрол. – Пока старый вернётся, побудешь заместо.

– Да и я, старая, может, подскажу чего умного, – подлила масла в огонь Подана.

Платон давно понял, что от роли княжеского сынка ему не отвертеться, только совершенно не представлял, что придётся делать. Золотая молодёжь такого уровня у него прочно ассоциировалась с катанием на скорости по дорогам общего пользования, наркотиками и безудержным сексом со всеми встречными девушками. Понятно, что подобное поведение для себя Смирнов считал неприемлемым.

– Что делать-то надо? – обречённо спросил он у Поданы.

Лезть с этим вопросом к Фролу казалось неуместным. Платон думал, что старый воин тут же поднимет молодого человека на смех, мол, как же ты до таких лет дожил и самого простого не знаешь.

– Прежде всего, поздравь их с победой, – прогудел воин.

Платон задумался. В голову приходил почему-то тот период, когда отчим готовил отдельное диверсионное подразделение. Поэтому он вышел на середину двора и, подражая Аввакуму Добреву, крикнул:

– Банда, строиться!!!

Двор затих. Люди удивлённо смотрели на молодого человека, не делая даже попытки изобразить хоть какое-то подобие строя. Платон укоризненно посмотрел, стараясь охватить взглядом всех сразу. Может, надо как-то по-другому?

– В одну шеренгу становись!

На этот раз команда вызвала движение. К Платону подходили сначала ветераны, строясь в линию перед ним, затем к опытным бойцам примкнули молодые. Через пару минут во дворе, вокруг Смирнова, стоял достаточно правильный полукруг воинов. Мнимый конажич решил не искушать судьбу и остановиться на этом подобии строя.

Он смотрел на сотни вопросительно смотрящих на него глаз и думал, что же им такое сказать. У Добрева как-то сами собой всегда находились подходящие моменту слова. Но Платон же не имел многолетнего опыта командования. Да и выглядел он, честно говоря, не очень внушающе. Худой как рыбий скелет, молодой, моложе двух третей стоящих перед ним. Единственное, что могло впечатлить бойцов, это Киркелин. Но им размахивать сейчас точно не стоило. И Платон решил не пытаться показать что-то особенное.

– Мы победили, – громко, не торжественно сказал он. – Освободили хором и всех людей, что находятся под его защитой.