Александр Косачев - Нулевая борьба. Пролог [СИ]

Запись 88. «Играю с Гемеллой. Пытаюсь через игру развить её навыки и способности, обучить. Но процесс идет очень трудно. Такое ощущение, будто это какой-то тормознутый ребенок, которому нужно всё по сто раз объяснять. Хочется уже всё бросить. Наверное, я просто устал... Единственное утешение — это то, что мне приятно проводить с ней время. Но, в целом, это всё равно какой-то неполноценный человек».

Запись 89. «Тяжело. Столько сил вложил, а отдача минимальная. Подумываю начать всё с нуля. С новым ребенком. Точнее, с ребенком, а не с его подобием».

Запись 90. «Снилась Нэл. Я шел за ней. Всё пытался догнать, но она будто не слышала меня, как бы громко я ни кричал. А затем у меня получилось: я догнал и схватил её за плечо. Хотел сказать, что очень соскучился, но, когда она повернулась, я увидел, что это не Нэл, а Гемелла. Точнее, не Гемелла... Что-то среднее между Нэл и Гемеллой. Будто она выросла. Будто стала другой. Но я проснулся и не понял, кого в ней было больше».

Запись 91. «Сегодня Гусёныш разбила стакан с водой на кухне. Не знаю, что на меня нашло и почему я так сорвался, но я её сильно избил и бросил в комнату. Хотел потом как-то извиниться, погладить её, но она зарычала на меня и, хромая, убежала на потолок. Послал её. Пусть посидит недельку с выключенным светом, одна. Утихомирится. Уж больно нрав буйный».

Запись 92. «Она убила её... Она. Её...».

Запись 93. «Я открыл Гусёнышу дверь спустя несколько дней, чтобы она могла выйти, но она не стала выходить. Я решил, пусть дверь будет открытой: решится — сама выйдет, ничего страшного тут нет. Ушел. Готовил препарат. В общем, занимался своими делами, но вдруг услышал шипение Гусёныша, и Гемелла тоже что-то промычала. Подхожу, а там... Всё в крови. Гемелла лежит на полу и бьется в конвульсиях, из пореза на шее пульсируют струйки крови. Глаза такие пустые. А Гусёныш выскочила из комнаты и побежала в другую. Я... Я не знал, что делать, и по инерции побежал за ней. Оно как-то само так вышло. Я бежал за ней и даже не знал, что сделаю, если догоню. Она, пробежав по столу, уронила препарат, который я готовил. Он свалился прямо на неё, всё поразбивалось. Я закричал. Это были долгие дни работы, он действительно долго делается, и я взбесился на эмоциях. Отшвырнул стол. Она, когда убегала, еще и поцарапала меня. Это была последняя капля. Я загнал её в угол и начал забивать ногой. Втаптывал. Мне кажется, даже что-то сломал. Кровь была, не знаю точно, чья, но это было ужасно. Поначалу она еще пищала, но потом просто замолкла. А я всё бил и бил. Затем поднял её над головой, чтобы бросить о стену, но почувствовал, что она даже не сопротивляется. Опустил на пол, посмотрел на неё, а она, мне кажется, плакала и... Я даже не знаю. Она могла меня убить. Я был без костюма, и, при желании, она могла бы разделаться со мной без особого труда, но она лишь убегала, пока могла, а после даже не сопротивлялась. Просто лежала и терпела побои».

Запись 94. «Она выжила. Я всю ночь просидел рядом и думал над тем, что сделал. Мне кажется, я совсем потерял себя. В кого я превратился, даже не понимаю. Все эти старания — ради чего? Ради того, чтобы забить своё творение до полусмерти за своё же ужасное отношение? Когда я успел таким стать? Не представляю, что она чувствует. А ведь она действительно чувствует, и это, наверное, больше всего угнетает, ведь она была мне большей дочерью, чем Гемелла. За чем я гнался? Мне кажется, будет лучше, если я уйду. Так будет безопаснее для неё. Если я хочу сохранить ей жизнь, пока мне снова что-то не взбрендило в голову, мне нужно покинуть её. Ради неё самой».

Запись 95. «Выломал решетку в вентиляции, чтобы она могла выходить наверх, когда я уйду. Надеюсь, она однажды простит меня за мою жестокость».

Запись 96. «Появился жар. Сначала я не понял, что к чему, но после дошло, когда увидел царапину. Гусёныш наступила в препарат, когда уронила его, а потом, поцарапав меня, занесла его в мой организм. Поскольку доза была маленькая, то и реакция пошла слабая, потому я не сразу сумел заметить возникшую проблему».

Дальше текст был трудночитаемым, будто писал другой человек. Какие-то петельки еще совпадали в почерке, но, в целом, было что-то совсем не то.

Запись 97. «Состояние ужасное. Жуткий жар. Пишу через силу. Наверное, это последняя запись. Уже замучился пить. Как же тяжело формулировать мысли! Почему-то хочется выть. Поцарапано было левое плечо, и моя левая рука начала меняться. Да и сам я начал трансформироваться в какое-то лохматое чудовище. Ввел себе очеловечивающий препарат. Теперь жду. Если больше не будет записей, значит, всё. Конец. Больше нет меня...».

Далее в дневнике была лишь одна корявая запись, которую было трудно прочесть. Я решил отойти, чтобы как-то переварить прочитанное. Описанные события казались какими-то нереальными. Но, с другой стороны, моя Гем — живая свидетельница и участница тех событий. Всё произошедшее, конечно, было ужасным. Но и, что скрывать, интересным! Оно стало частью моей жизни, словно я читал интересную книгу, которая была основана на реальных событиях, которые затрагивали и меня, потому что моя Гемелла — это Гусёныш, который перенес жуткую трагедию. И, несмотря на это, она мне тогда доверилась и легла ко мне на ногу, не убила меня и даже стала слушаться. Я назвал её Гемеллой, и она приняла это, хотя Ромеро ни во что не ставил её именно из-за той, другой Гемеллы. Это... Просто с ума сойти! Она столько перенесла и всё равно находила в себе силы жить дальше.

Продышавшись и успокоившись, я решился прочитать последнюю запись.

Запись 98. «Прости, Гусёныш. Моя Гемелла — это ты».

Это было единственное, что я смог разобрать, и то не был уверен в том, что всё правильно прочитал.

Мое отношение к Ромеро пошатнулось в очередной раз. Ведь все мы однажды поступаем не так, как следовало бы. В такие моменты мы ведомы волей случая, который слишком сильно завладевает нашим сердцем и тащит нас по ступенькам судьбы так бесцеремонно и жестоко, что хочется кричать. Но рот заткнут, и всё, что мы можем, это просто ждать, когда судьба нас отпустит. А после остается только жить с последствиями. Видимо, так и случилось с Ромеро. По крайней мере, мне хочется в это верить, ведь он все-таки сумел начать видеть жизнь должным образом. Такое, конечно, простить очень сложно, проще винить человека за то, как он поступил. Но ведь и умный может однажды предстать дураком! Все мы порой совершаем ошибки. И что теперь, надо за это нас ненавидеть? Ответим честно: нет. Себя мы всегда готовы простить. А других?

О дальнейшей судьбе гениального ученого можно было только гадать. Возможно, он выжил и где-то начал всё с нуля. Возможно, всё еще бегает химерой и каждый день борется за жизнь, а возможно, его давно уже нет. В любом случае, его история поучительна. Я взял из неё, по моему мнению, лучшее. Боль нужно пережить, выстрадать, отмучиться, извлечь из неё уроки, а после — всё отпустить и не гоняться за фантомами, которых на самом деле невозможно догнать. Это бегство по кругу. Нулевая борьба. Бессмысленное сражение с вымышленными врагами. И не то что бы на этом всё заканчивается, вовсе нет. Дальше начинается другая жизнь, в неё приходят другие люди, другие события, и всё меняется. Если, конечно, не начинается второй круг нулевой борьбы и человек не бежит строить из пришедшего нового неповторимый образ старого.