Марисса Майер - Лунные хроники. Звезды над нами [сборник]

Ясин указал на голограммы медицинских исследований, мерцавшие в центре комнаты. Было время, когда они запускали через голографический узел приключенческие фильмы и виртуальные игры, но теперь Ясину нравились книги по анатомии и психологии.

Через год ему нужно будет окончательно решить, чем он будет заниматься. Сколько Зима себя помнила, он всегда интересовался медициной.

Наблюдая, как он волнуется, говоря об этом, она чувствовала в сердце какое-то теплое чувство, но годы, которые он проведет вдали от нее, пугали. Его ведь могут направить в любую клинику на Луне. Шансы на то, что он останется в Артемизии, в их клинике или в одной из здешних лабораторий, были ничтожны. Вероятнее всего, его отправят в один из самых непривлекательных внешних секторов, по крайней мере — в первые годы обучения.

Зиме невыносима была сама мысль о его отъезде, даже временном, но она никогда не сказала бы ему об этом — из страха, что он бросит мечту ради того, чтобы остаться с ней. Она себе этого не простит.

— Лунная болезнь? — Зима сидела на ковре по-турецки и смотрела на голограмму, подперев щеку рукой.

— Это общепринятый термин. Официально она называется «Биоэлектрический депрессивный психоз».

— Никогда о таком не слышала.

— Это очень редкое заболевание. Начинается тогда, когда одаренный лунатик долго не использует свой дар. Единственное известное средство от этого… снова начать пользоваться даром. — Под скулами Ясина ходили желваки. Он поворачивал голограмму то так, то этак. — Заболевание встречается редко… Ну, просто что, с чего бы одаренному лунатику отказываться от своего дара? — Он выглядел встревоженным, но с тех пор как Зима рассказала ему о своем решении, он никогда не пытался ее переубедить.

— И как оно проявляется? — спросила Зима.

— Как проявляется лунная болезнь? — Плечи Ясина поникли. — Больной начинает сходить с ума.

Она склонила голову набок и едва удержалась от смеха.

— Ну, я уже сумасшедшая, так что все звучит не так уж плохо.

Он тоже попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось.

— Я серьезно, Зима. Люди, страдающие от этой болезни, часто видят галлюцинации. Кошмары. Их кто-то преследует, нападает на них. Они видят… монстров.

Зима перестала улыбаться и снова посмотрела на голограмму мозга. Насколько это может быть страшно?

— Меня уже и так преследуют кошмары, но я как-то с ними справляюсь, — сказала она. — Справлюсь и с этим.

Ясин помедлил.

— Я просто хочу, чтобы ты была готова. И… — Он внимательно посмотрел на нее. — Если ты когда-нибудь передумаешь, я пойму. Все поймут. Ты не обязана делать это, Зима. Ты можешь манипулировать людьми, не будучи жестокой, понимаешь?

Она покачала головой.

— Мне кажется, я не была жестока, когда отвела ту девушку от края.

Ясин опустил взгляд.

— Пусть все идет, как идет, — сказала Зима. — Я приму этот побочный эффект. И любое количество монстров, какое мой мозг сочтет необходимым, но сама я монстром не стану.

Она начинала думать, что Ясин лишь пытался напугать ее этими разговорами о болезни и сумасшествии. Прошло уже пять месяцев, и она чувствовала себя более нормальной, чем когда бы то ни было… Никогда еще она не была настолько хозяйкой себе и своим решениям. И этому, в преддверии тринадцатого дня рождения, ее научил именно отказ от манипуляций. Оказалось, что, если тебе что-то нужно, вежливость почти так же эффективна. А восхищение добротой сильнее, чем любые чары.

При дворе начали распространяться слухи о том, что у нее нет дара. Никто не мог назвать ее пустышкой, но становилось очевидно, что ее дар слабее, чем у других детей из благородных семей Артемизии. Некоторые считали позорным, что их любимая принцесса оказалась настолько слаба, но она знала, что ей удалось одурачить далеко не всех. Проходя мимо слуг, она нередко ловила их благодарные улыбки.

Испуганные взгляды, которые она замечала, когда кто-то смотрел на ее мачеху, исчезали, когда появлялась она, Зима, и одно это делало ее счастливей… и сильнее, чем множество тренировок.

Изменилось и отношение к ней аристократов Артемизии, хотя Зима чувствовала, что это связано не столько с ее даром, сколько с тем, что она становится взрослой. Швеям то и дело приходилось шить ей новые платья, чтобы подол всегда касался пола, а рукава не были слишком короткими.

— Ее Величество превращается в красивую юную девушку, — услышала она как-то слова придворного мага. Королева пренебрежительно фыркнула, а Зима робко опустила голову, но успела заметить, что многие одобрительно кивнули. — Разумеется, ничья красота не сравнится с вашей, моя королева, — продолжил маг, — но мы все будем гордиться прекрасной принцессой. Она — гордость нашего двора.

— Она станет гордостью двора и семьи, — усмехнулась Левана, — когда научится управлять своим даром, как это и подобает аристократу. А до тех пор она не более чем разочарование. — Она бросила на Зиму полный негодования взгляд. — Для меня. И, несомненно, разочаровала бы и своего отца.

Зима сжалась на стуле. Но это не изменило ее решения. А внутренний голос подсказывал ей, что Левана ошибается. Отец гордился бы ею. Что же касается самой Леваны, Зима не могла не задаваться вопросом — не ревность ли вывела из себя королеву. Чем же еще это могло быть? Ведь кто-то назвал ее красивой, а всем было известно, что королева Левана красивее всех.

Королева, которая и так никогда не относилась к Зиме с теплотой, даже когда та была ребенком, стала теперь еще холоднее. Она настороженно следила за Зимой, и ее красные губы то и дело раздраженно кривились. Зима не понимала, почему Левана следит за ней. Она плохо представляла себе, как выглядит, и представляла свою внешность, полагаясь только на слова Ясина и комплименты, которые ей делали другие люди. Зеркала оказались в Артемизии под запретом еще до того, как погиб ее отец.

— Выглядите мило, как всегда, Ваше Высочество, — сказал Данлин, поцеловав Зиме руку.

Принцесса с трудом отвлеклась от своих мыслей и заставила себя не шарахнуться в сторону. На празднестве в большом зале было полно народу, гремели музыка и смех, но Зима знала, что мачеха поблизости и наблюдает. Ей не понравится, если Зима отвергнет знаки уважения от придворных. И не важно, насколько грубы и неприятны некоторые из них.

— Вы как всегда любезны, Данлин, — ответила она и улыбнулась, хотя улыбка вышла натянутой.

— Мой сын только о вас и говорит с тех пор, как увидел вас на праздновании вашего дня рождения, — сказал он, взмахом руки подзывая сына.

Аласдер был немного старше Ясина, но ниже ростом и заметно круглее. А еще он был таким же противным, как его отец. Но он улыбался Зиме, как будто и не подозревал об этом, и тоже поцеловал ей руку.