Мария Семенова - Великая Охота

– Верни свою душу Господу Исвархе. Да очистит ее от земной скверны бронза твоего клинка, – произнес Джериш ритуальные слова. – Все мы смертны, но земляные люди уходят в землю, арии же возвращаются на небо – домой…

Арун с ужасом посмотрел на него, принимая оружие. Он тоже знал, как должно себя вести, и пытался бодриться, но как будто все никак не мог поверить, что все это происходит по-настоящему. Ему прежде не приходилось терпеть страдания более тяжкие, чем пропущенные удары в учебных боях; вся его жизнь состояла из радостей и увеселений. Он бросил отчаянный взгляд на Аюра, которому был давним приятелем и сотоварищем по придворным развлечениям, – тот отвел глаза…

Юный арий дрожащими руками поднес острие к ямке в основании горла, закрыл глаза и глубоко вздохнул, готовясь совершить то, о чем много раз слыхал, вчуже восхищаясь высоким мужеством обреченных воинов. Стиснув зубы, он ухватился двумя руками, чтобы одним махом вонзить клинок по рукоять. Текли мгновения, но Арун оставался недвижим, только руки у него дрожали все сильнее… И вдруг кинжал вывалился из них и упал на землю.

– Не могу, – одними губами прошептал он.

– Воин проявил трусость, – бесстрастно произнес Ширам.

Джериш подобрал с земли кинжал и едва удержался, чтобы не метнуть его в говорящего.

– Он проявил трусость, – с нажимом повторил накх.

– Да, – хрипло ответил глава жезлоносцев.

Он вернул кинжал в ножны и сделал знак своим воинам.

– Ты больше не человек – ты заяц. – Джериш плюнул в лицо обреченному на смерть. – Беги!

– Нет! – жалобно простонал Арун.

– Беги!

Огромный арий рывком повернул молодого воина к себе спиной и дал пинка. Обреченный метнулся в одну сторону, в другую… Защелкали тетивы, раздался крик боли… Шесть стрел почти одновременно пробили его руки, столько же – ноги, еще одна вонзилась в спину на ладонь выше пояса. Последним выстрелил Джериш. Его стрела, оперенная белыми перьями с золотым обрезом, вонзилась Аруну прямо в затылок, и тот ничком рухнул на землю.

– Восславим торжество справедливости! – нараспев произнес Ширам ритуальную фразу.

От этих слов, которые обычно выкрикивал палач после казни, Аюра чуть не стошнило прямо на шитый золотом плащ.

– Ты бледен, солнцеликий. Помочь дойти до шатра? – предложил накх.

– Я сам, – бездумно глядя на утыканного стрелами приятеля, отозвался царевич.

«Что же это такое? – крутились мысли у него в голове. – Зачем Ширам все это устроил? Неужели накхи в самом деле нас так ненавидят? Вот я вернусь и все расскажу отцу…»

Но что именно «все», он и сам не мог бы сейчас сказать.

Мазайка бежал по лесу, пока его несли ноги. Перескакивал через замшелые стволы, с треском ломился через подлесок, спотыкался, вскакивал и несся дальше. И хотел бы, да не мог остановиться. Когда наконец его ноги подломились от усталости, только тогда упал в черничник, задыхаясь и глотая воздух. Никогда в жизни он так не бегал и так не боялся. Наверно, так лосенок убегает от волка. Не осталось в нем человека, лишь насмерть перепуганный звереныш, на которого взглянул, облизываясь, ужасный хищник…

Первые несколько мгновений Мазайка просто бессильно лежал в чернике, переживая восхитительное чувство – жив, спасен! Зверь из Бездны не догнал его! Но, отдышавшись, он пришел в себя, и волчьего пастушка охватил жгучий стыд. Убежал! Кирью бросил!

«Надо вернуться», – подумал было он. Но при одной мысли об этом у него вновь отказали ноги и страх снова проснулся в сердце. А если он не спасен? Если звериные духи сейчас разбредаются по всему лесу, если идут по его следу?!

Рука его поползла к поясу, пытаясь нащупать дудочку. Позвать Дядек, они защитят… А дудочка-то осталась у Кирьи. «Если она жива, если звериные духи ее послушались, – подумал Мазайка, – теперь это ее дудочка».

Шевельнулись кусты можжевельника, и оттуда вышел волк. Мазайка узнал вожака своей стаи. В лучах восходящего солнца он казался голубовато-серым. Что привело его сюда? Дядьки были ночными зверями, в это время они уже спали в норах… Волк подошел к нему, обнюхал, ткнув мокрым носом в щеку. Позади мелькнул еще один, потом другой. Стая окружила Мазайку, а тот не мог даже встать на ноги – с трудом сел, упираясь руками в землю.

– Это вы, мои друзья… Как хорошо, что вы здесь!

Он привычно потянулся к сумке с лакомствами. Не нашел, привстал и поднял руку, чтобы потрепать вожака за ухом. Но волк вдруг попятился и не дался.

– Ты чего? – удивился Мазайка, глядя, как поднимается губа у волка, обнажая острые клыки. – Ты что, не узнаешь меня?

Страх больно уколол его. «Они что, в самом деле не узнают меня без манка? Или не хотят знать… такого? Какой теперь из меня волчий пастух?! – страдая от стыда, подумал мальчик. – Волчий пастух не знает страха. Он не удирает, утратив всякий разум. Кто я теперь?!»

Вот уже и другие волки вздыбились и обнажили клыки. Со всех сторон вокруг Мазайки слышалось угрожающее ворчание…

Парня внезапно охватила такая злость на себя, что даже страх исчез. «Да пусть хоть сожрут! Жизнь труса никому не нужна!»

Стая плотным кольцом окружила своего пастуха. Рычание становилось все громче и грознее… И тут Мазайка понял, что они рычат вовсе не на него.

Не очень близко, но и не слишком далеко, полускрытое деревьями, брело на четырех ногах высоченное, горбатое существо с низко склоненной большой головой. Вроде лось? Нет, не лось… А кто?

Волки рычали. Существо остановилось. Раздался ответный низкий, раскатистый рык. От этого звука Мазайка взмок от пота за один миг. Существо двинулось дальше и исчезло в лесу.

– Явилась, ну надо же! Так рано пришла, солнце едва взошло! – съязвил Учай, увидев тихо прокравшуюся в избу Кирью. Младший сын Толмая страдал с похмелья и с радостью проспал бы до самого полудня, если бы не отец. – И где вас с этим волчьим пастушонком нечистая сила всю ночь носила? А изба брошена! Печка не топлена! Лосиха не доена!

Урхо беспечно храпел на своей лежанке. Со двора доносился плеск – отец умывался из кадки с дождевой водой. Учай сел на лавку, уронил голову на руки:

– Ух, как мне плохо-то… Проклятые арьяльцы, все они виноваты, нарочно опоили…

Кирья молча вытащила из печи котелок с кашей, поставила на стол, схватила бадейку и побежала в хлев доить исстрадавшуюся лосиху. В сенях она едва не столкнулась с отцом. Проскочила мимо, бросив на него опасливый взгляд. Неужели он ничего ей не скажет? Ведь знает же, где она была нынче ночью!

Толмай вошел в избу, сел на лавку, достал ложку и принялся есть из горшка остывшую кашу с грибами, не кликнув к столу детей. На душе у него было скверно. Чужаки нагло вторглись в Дом Хирвы, нарушив все запреты и оскорбив богов, – а он промолчал! И последний разговор с Ширамом ясно показал большаку, что придется еще многое молча проглотить, что это только начало «дружбы» между Ингри-маа и Арьялой. Хороша дружба волка с зайцем!