Кристофер Паолини - Эрагон. Наследие

Когда несколько утихли первоначальное возбуждение и отчаяние, затянувшееся ожидание начало превращаться в истинное мучение. У нее не было иного способа определить, сколько уже прошло времени, кроме как по тому, хочется ли ей пить или есть, но ощущение голода или жажды возникало и пропадало как-то очень нерегулярно. Насуада пыталась отсчитывать время, про себя считая секунды, но это ей быстро надоело, и потом она все время забывала, на чем остановилась, когда счет дошел до десятка тысяч.

Несмотря на уверенность в том, что ее ожидает нечто ужасное, она все же очень хотела, чтобы ее пленители наконец объявились, показали себя. Она кричала и звала их – порой по несколько минут подряд, – но в ответ слышала лишь жалобное эхо.

Окружавший ее неяркий свет никогда не менялся – не меркнул и не становился слабее, – и Насуада догадывалась, что это беспламенный светильник вроде тех, какие делают эльфы и гномы. Это сияние не давало ей уснуть, но потом усталость все же взяла свое, и она слегка задремала.

Она боялась крепкого сна, ибо во сне казалась себе наиболее уязвимой и опасалась, что ее бессознательный разум может выдать любые сведения, которые она так старается сохранить в тайне. Однако тут у нее выбора не было. Раньше или позже она все равно уснет, а если заставлять себя и дальше бодрствовать, будет, пожалуй, только хуже, ибо сил на сопротивление у нее тогда совсем не останется.

В общем, Насуада немного поспала. Однако этот сон, прерывистый, неспокойный, удовлетворения не принес, и, проснувшись, она снова почувствовала себя усталой.

Раздался глухой удар, и Насуада вздрогнула от неожиданности. Где-то выше нее, позади, с грохотом и лязгом отодвигались засовы. Затем послышался скрип открываемой двери. Сердце у нее забилось. Значит, прошел, по крайней мере, один день с тех пор, как она очнулась. Ей мучительно хотелось пить, язык распух и едва ворочался во рту; все тело болело из-за того, что она так долго оставалась неподвижной, распростертой на холодной каменной плите.

Кто-то спускался по лестнице. Мягкие башмаки неслышно ступали по каменным ступеням. Потом шаги стихли. Звякнул металл. Ключи? Ножи? Или что-то похуже? Затем шаги возобновились. Теперь они приближались. Все ближе… ближе… В поле зрения Насуады возник осанистый человек в серой шерстяной коте; в руках у него был серебряный поднос с разнообразной едой – сыром, хлебом, мясом; там были также кувшины с вином и водой. Человек в сером наклонился, поставил поднос у стены и подошел к Насуаде. Она отметила про себя, какие у него быстрые и точные движения. Мало того, почти изящные.

Слегка присвистнув, человек в сером внимательно посмотрел на нее. Лысая голова его была похожа на тыкву-горлянку: на макушке и внизу расширялась, а посредине была значительно уже. Лицо чисто выбрито. Лысину на голове окаймлял аккуратный короткий ежик волос. Верхняя часть его лба и лысина так и сияли. На пухлых щеках играл румянец, но губы почему-то были такими же серыми, как и его одежда. Глаза же были и вовсе непримечательные: маленькие, карие, глубоко посаженные.

Человек в сером облизнул губы, и Насуада обратила внимание на то, что зубы у него смыкаются, точно створки дверной скобы, и сильно выступают вперед, придавая его лицу сходство с мордой животного.

Его теплое влажное дыхание пахло печенкой и луком. Несмотря на то что Насуада была страшно голодна, ей этот запах показался тошнотворным.

Она очень болезненно воспринимала то, что практически обнажена и взгляд этого мужчины блуждает по ее телу, и чувствовала себя под этим взглядом чрезвычайно уязвимой. Было оскорбительно лежать вот так, как кукла или беззащитный домашний зверек, которого распяли жестокие дети, желая повеселиться. И щеки Насуады вспыхнули от гнева и унижения.

А человек в сером досадливо поморщился, как-то непонятно вскрикнул и, к изумлению Насуады, принялся развязывать ее путы.

Едва почувствовав себя свободной, она тут же резко села и нанесла жесткий, рубящий удар краем ладони, метя человеку в сером прямо под ухо.

Он без малейшего усилия перехватил ее руку еще в воздухе. Она зарычала и попыталась выцарапать ему глаза второй рукой. Однако он снова перехватил ее руку. Она дергалась, но хватка у него была железная – не вырвешься; ей казалось, что руки ее зажаты каменными тисками.

В отчаянии она рванулась вперед и вцепилась зубами в его правое предплечье. Горячая кровь хлынула ей в рот; кровь была соленая, с привкусом меди. Насуада задохнулась от отвращения, но вонзала зубы все глубже, так что кровь уже текла у нее по подбородку. Зубами и языком она чувствовала, как трепещут мышцы ее жертвы – точно змейки, пытающиеся вырваться из ее хватки.

Но в целом он на ее укусы никак не реагировал.

Наконец она отпустила его руку, откинула голову назад и выплюнула его кровь ему же в лицо. Но и тогда человек в сером продолжал смотреть на нее ничего не выражающим взглядом, не моргая, не выказывая ни малейших признаков боли или гнева.

Насуада снова попыталась вырваться, а потом, извернувшись, попыталась ударить его ногами в живот. Но нанести удар она не успела: он выпустил ее левое запястье и с силой ударил по лицу.

Белый свет вспыхнул у нее перед глазами, тело, казалось, сотряс какой-то бесшумный взрыв. Голова ее упала набок, зубы клацнули, и боль стрелой пронзила позвоночник от основания черепа до копчика.

Когда зрение ее немного прояснилось, она села, гневно глядя на человека в сером и больше уже не пытаясь его атаковать. Она понимала, что находится целиком в его власти. Теперь, как ей представлялось, необходимо найти что-то такое, чем можно было бы перерезать ему горло или пырнуть его в глаз, а иначе ей, пожалуй, его не одолеть.

Человек в сером отпустил ее второе запястье и, сунув руку за пазуху, вытащил оттуда сероватый носовой платок. Он тщательно промокнул лицо, стер с него кровь и слюну, а затем аккуратно перевязал платком рану у себя на руке, помогая себе своими зубами-скобами, которыми зажимал один конец платка.

Насуада вздрогнула, когда он схватил ее за плечо. Его крупные толстые пальцы легко обхватывали ее руку. Когда он стащил ее с серой каменной плиты на пол, ноги у нее подогнулись, и она повисла у него в руках, точно тряпичная кукла. Одна ее рука оказалась при этом весьма неуклюже согнута и закинута за голову.

Человек в сером рывком поставил ее на ноги, и на этот раз она устояла. Поддерживая ее, он подвел ее к маленькой боковой дверце, которую, пока она лежала плашмя, ей видно не было. Рядом с дверью Насуада заметила небольшую лесенку, ведущую наверх, ко второй двери, побольше – через эту дверь и вошел к ней тюремщик. Дверь была закрыта, но в центре ее имелось маленькое окошко с металлической решеткой, за которой виднелись хорошо освещенные каменные стены, увешанные гобеленами.