Сегодняшний вчерашний день (СИ)

Они спали в лодке, которую совместными усилиями выволокли на берег. Тупик, по словам Муссы, являлся совершенно пустынным и безжизненным местом, потому безопасным. Навья подолгу сидела на берегу и смотрела в воду, а Ян, изнывающий от безделья и скуки, часами разглядывал ее смутно угадываемый силуэт. Сегодня, после кошмарного сна, его терпение иссякло, но одновременно с этим он понял причину задержки. И хотя Ян жадно стремился наверх, он не мог не признать, в его душе тоже таится страх перед неизвестностью. Здесь, в тоннелях все относительно просто и понятно.

— Мусса, — позвал он навью. Навья не пошевелилась и на обращение не ответила.

Аборигенка успела отойти к воде и теперь смотрела на нее, усевшись на корточки и обхватив колени руками. Ян, у которого ночное зрение таким хорошим не было, осторожно переступая по камням, подошел к ней и присел рядом:

— Послушай, Мусса, — еще раз повторил Янат, — я не говорил тебе об этом, но думаю, должен. Я очень устал. У моей расы есть такие психологические особенности, не у всех, но у некоторых, называемые неконтролируемыми страхами. Мы называем их фобии. Некоторые могут их подавлять, перебарывать и почти не поддаются их влиянию, другие не в состоянии долго выдержать борьбу и срываются. Я слабо выраженный клаустрофоб. Меня подавляют замкнутые пространства. Мы очень долго плывем и поэтому мне все труднее. Порой, хочется полезть на стену от ужаса, потому что кажется, стены готовы раздавить меня.

— Ты врешь, — безучастно сказала аборигенка. Ее плечо чуть дернулось, единственное физическое выражение эмоций, и навья глухо добавила. — Но я могу оценить попытку помочь мне. Да, могу. Так как же называется моя фобья?

— Фобия. — Ян сел, удобно скрестив ноги в лодыжках, и уперся в колени ладонями. — Агорафобия. Страх открытых пространств. Ты ведь не столько боишься встречи с людьми, сколько необходимости долгое время находиться наверху в одиночестве. Почему? Там ведь будут другие навьи, не думаю, что они откажутся принять тебя. Или у вас свои законы на этот счет? Ведь вы торговали с людьми, видели их отношение. Мне тоже есть чего бояться?

— Не знаю. — Мусса молчала. Ян услышал звук плещущейся воды и догадался, что она хлопает ладошкой по поверхности. — Янат, никто не может угадать, чем окажется то, что видишь издалека — вблизи. Поэтому я и жду знака от земли. Я не могла спорить со старейшинами, подвергать сомнению их слова. Теперь приходится бороться с внутренним врагом, который стремится убедить меня восстать.

— Уверена ли ты в том, что это враг? — мягко спросил Ян.

Навья промолчала.

Янат искал аргументы, могущие убедить аборигенку. Он сочувствовал ей по-человечески, но от своих намерений отказываться не собирался:

— Когда-то давно я читал одну древнюю человеческую легенду. Там люди, умирая, отправлялись в загробный мир с проводником, в лодке по подземной реке. За перевозку с них брали монету. Чем-то похоже на наше путешествие. Разве что, ты не брала у меня денег…

— Хорошо, Янат. — внезапно оборвала его Мусса, — путь закончен. Дай мне еще немного времени. Обещаю, мы встретим закат на поверхности.

Ян кивнул. Конечно, аборигенка его кивок увидеть не могла, но он не думал, что ей нужен ответ. Навья плавно соскользнула в воду и единственным звуком, долгое время нарушающим тишину было лишь учащенное дыхание Яната.

Даже сквозь закрытые веки Янат чувствовал, как все светлеет. Это сияние наполняло его какой-то дикой радостью существа, рожденного для солнечного света. Он сильнее заработал ногами, буквально рванувшись вперед, но рука навьи, сжимающая запястье, мягко и настойчиво замедлила движение.

Аборигенка настояла на том, что исполнит роль няньки до конца. Она же и попросила его закрыть глаза, поскольку свет мог сильно обжечь их. После долгого нахождения в тускло освещенных тоннелях они отвыкли от прямого солнца. Ян предложил подождать вечера, но навья отчего-то настояла на подъеме до захода солнца. Аргументами ей послужили рассказы о суевериях, бытующих среди людей наверху.

Яната мало позабавило это открытие. Его вообще все новости о поселенцах пока не радовали, а скорее удручали. То, что аборигенка посчитала нужным сообщить, выглядело не то, чтобы угрожающе, но достаточно неприятно. Пусть даже характеристики звучали из уст изначально враждебно настроенного существа, в любом рассказе присутствует доля истины. Врать Муссе незачем, настраивать Яна против соплеменников для нее не имело смысла, скорее наоборот. Но, даже мысленно понизив уровень негатива, проскальзывающий в ее речах, Ян пришел к неутешительным выводам. Наладить контакт будет труднее, чем он рассчитывал. Если только Мусса, опираясь на свои страхи, очень сильно не преувеличила варварство человеков.

Из ее речи следовало, что люди в поселении недружелюбны, агрессивны и недоверчивы. Они плохо относятся как друг другу, так и к чужакам, а хуже всего к навьям. Кроме того, подчиняются какому-то вождю, соблюдают строгую иерархию и не факт, что Яната сразу примут в общину. Вполне реально вообще оказаться за ее пределами в пустыне, в одиночестве. Ян спросил, почему Мусса именно теперь решила поставить его в известность? На это девушка спокойно ответила, что не видела смысла расстраивать Яна раньше времени, тем более подготовиться к такой ситуации невозможно. Все равно придется действовать интуитивно. Он разозлился, но сделал вид, что ответ его устроил.

Теперь разговоры уже потеряли значение. Они поднялись на поверхность.

Ян почувствовал под ногами землю и на мгновенье потерял над собой контроль. Поспешил вперед, вывернувшись из цепкой ладони Муссы, конечно же, споткнулся обо что-то на дне и, взмахнув руками, так как начал терять равновесие, открыл глаза. Свет резанул по ним ослепляющей вспышкой. По щекам ручьями потекли слезы, смешиваясь с водой. Боль поначалу казалось такой сильной, что Ян охнув, прижал ладони к лицу и совершенно растерялся.

На его счастье, Мусса адаптировалась гораздо быстрее, она подхватила его под локоть и потащила вперед. Шагая невпопад и испытывая премерзкое ощущение беспомощности, Ян моргал и щурился, но ничего кроме плавающих радужных пятен не видел.

Внезапно, навья отпустила его, позволив коснуться растопыренными пальцами песка. Он услышал ее шаги и затем еще чьи-то, и сразу следом грубые голоса. Янат пытался понять, о чем они говорят, но слова расплывались в бессмысленные звуки со смутно угадываемым значением. Ян тер глаза, моргал, но по-прежнему ничего не видел, разве что дымка и пятна стали чуть менее плотными.

Голоса становились громче, звучали резче, пронзительнее, словно страсти, обсуждаемые на повышенных тонах, набирали накал. Наконец, совершенная память Яната вычленила наречье, на котором общались неизвестные. Он практически без перехода начал переводить куски слов и, наконец, полностью вспомнил диалект. Тот не слишком отличался от общего языка, но имел свою неповторимую индивидуальность, поэтому тонкие смысловые нюансы, а порой и целые фразы оказывались лишенными смысла для незнающего человека. Ян жадно прислушивался, но так толком ничего и не понял. Большую часть разговора он пропустил, а завершение его напоминало сплошные междометья. Из потока ругани, перемежаемой выкриками и угрозами, Ян выяснил лишь одно — Мусса в опасности.