Иван Оченков - Смоленский поход

— Ну вот, преподобные отцы, а сказывали метала у вас нет. Из сего вот хлама и отольете. Деревянную модель вам для образца уже везут, жду от вас по весне семь пушек. Ну, ладно пять! Нет, три никак не возможно, разве что если к каждой пушке по пять десятков ядер и столько же картечей. Ну, вот и договорились.

Провожают меня, едва ли не радостнее чем встречали. Ничего привыкнете. Едва монастырь скрывается из виду стучу вознице чтобы остановил.

— Вельяминов, коня!

— Сей же час, государь, далее куда поедем?

— В Москву, куда же еще?

— Так Вельяминовка рядом, государь, нешто не погостишь?

— Чего я там не видал?

— Как повелишь государь, а то бы поохотились…

— Поохотились, говоришь, а что косолапых в ваших лесах еще не всех переловили?

— Скажешь тоже, царь батюшка, разве же их всех переловишь, медведей — то.

— Ладно, поехали, уговорил языкатый, проживут без меня дума с собором пару дней.

Вельяминов начал раздавать распоряжения, но тут появился Михалкин со своими головорезами в одном из которых я узнал давешнего боярского сына, которого видел на смотре.

— Государь, — начал сотник, — в местах сих сказывают, разбойники озоруют. Не случилось бы беды.

— Откуда знаешь?

— Да вот, Федька Панин толкует, что неподалеку отсюда на них шишы лесные напали, едва отбились.

— А это ты грамотей! — Внимательно вглядываюсь в лицо парня, — это что же у меня за дворяне такие, что на них лесные тати нападают? Однако раз ты передо мной стоишь, значит отбились. Или как?

— Нас всего семеро было государь, — обстоятельно отвечает он, — а их не менее двух десятков. Оно может и худо бы пришлось, да нас отец Мелентий с ратными людьми выручил. Тати услыхали что они скачут, да и разбежались.

— Отец Мелентий говоришь, да еще с ратниками? Ну-ка опиши вьюнош, как сей святой отец выглядит?

— Ну, как выглядит. Ростом высокий, телом крепкий, брода черная, да густая — лопатой. На коне сидит так, будто всю жизнь рати за собой водил.

— И давно ты этого святого человека видел?

— Да как на смотр ехали.

— А потом?

— Более не видал государь!

— Ладно, только если увидишь еще, дай знать сотнику своему.

— Все исполню государь!

Внимательно слушавший наш разговор Вельяминов подзывает Корнилия и шушукается с ним, потом командует:

— Корнилий, ты со своими впереди, а мы с государем следом. Смотреть крепко, дабы не вышло прорухи. А Федьку с парой-тройкой конных пошли вперед в Вельяминовку, пусть готовятся. Если все ладно сделает, пусть и своих проведает. — Потом оборачивается ко мне, — все ли верно говорю царь-батюшка?

— Верно, верно, ты Никита когда говоришь эдак, до того на Анисима похож, что удавить тебя хочется. Поехали уж, а то все разбойники с медведями от тоски передохнут нас не дождавшись.

В который раз видит Федька знакомый терем, только теперь скрываться ему не надо и он громко стучит рукоятью плети по крепким тесовым воротам.

— Кого там нелегкая принесла? — раздается простуженный голос сторожа.

— Открывай быстрее, известия от боярина Никиты Ивановича привез!

Слуга, как видно разглядел на приезжих знакомые кафтаны и ничего более не спрашивая кинулся отворять ворота. Федька, спешившись, пошел к высокому крыльцу с замирающим от сладкой тоски сердцем. Поднявшись, стуча каблуками, он у двери почти столкнулся с боярышней и застыл как громом пораженный.

— Федя, — недоверчиво протянула она, узнав незадачливого ухажера, — откуда ты взялся?

— Из Москвы Алена Ивановна, известия у меня от брата вашего.

— Вот как, нешто мой брат обычай письма писать завел? Ну, коли так, то давай свою грамоту.

— Нет у меня грамоты, боярышня, просто он на словах велел передать что скоро будет у вас с дорогим гостем и велел все приготовить чтобы с честью встретить.

— Вот как, а я то думала. Что же за гость к нам такой пожалует, что брат мой такого сановного гонца как ты, боярский сын, послал?

— Царь.

— Как царь?

— Ну, так, государь наш.

— Феденька, — с сомнением в голосе проговорила она, — а ты здоров ли?

— Здоров.

— И что тебя из самой Москвы прислали, чтобы мы готовились царя встречать?

— Да нет, боярышня, государь тут неподалеку в Кирилловском монастыре был на богомолье. А теперь, видать, отдохнуть хочет, да и решил к вам заехать.

— А ты их надолго ли обогнал?

— Да, пожалуй, что на час-полтора…

— Федька! — всплеснула руками боярышня, — да что же ты сразу не сказал окаянный! Да когда же мы все успеем, мыслимое ли дело царь едет!

— Да я же…

Но Алена уже не слышала Федькиных оправданий и как вихрь умчалась внутрь терема. Буквально через мгновение внутри его раздался шум, забегали люди, началась суматоха. Боярский сын постоял еще немного и с обидой подумав: — «могла бы и попить вынести с дороги», собрался было уходить. Однако Алена уже как видно раздала все необходимые поручения и вспомнила об обязанностях гостеприимной хозяйки.

— Куда собрался, боярский сын? — спросила она его, снова выйдя, — заходи, согреешься с дороги. Может ты или твои ратники проголодались?

— Да…, - начал было Федька, но отказаться было выше его сил, а Алена велев кому-то из дворни позаботится о его провожатых, повела парня в дом.

— Что за шум, Аленушка, — встретила их старая боярыня едва они вошли, — ой, а что это за человек с тобою?

— Гонец от братца приехал, тетушка, сказывает, что Никита скоро в гости приедет, да с дорогими гостями.

— Охти мне! Да как же это, я же и не успею ничего…

— Полно тетушка, я уж обо всем распорядилась.

— Что бы я без тебя делала, умница ты моя. Прибрал господь моих деток, пропала бы я и вовсе без тебя Аленушка, — запричитала было старушка, но тут же развернулась к Федьке, — а ты из чьих будешь?

— Сосед ваш, — поклонился боярыне парень, — Федор, Семена Панина сын.

— Федор, Федор, — проговорила она, будто пробуя его имя на вкус, — уж не тот ли ты Федька, что девок в лесу пугал одевшись в шкуру звериную?

— Каких девок, госпожа? — пожал плечами боярский сын, — если тех, что по малину ходили у гнилой пади, то не я. Я человек смирный и богобоязненный.

— Я ж и вижу, — задумчиво протянула старушка, но более Федьку ни о чем не расспрашивала.

Не прошло и часа, как раздался шум у ворот, и хозяевам стало не до Федора. Во двор въехали верховые и, неизвестно когда успевшая принарядится, Алена вышла встречать дорогих гостей, держа на руках серебряную чару со сбитнем. Федька во все глаза смотрел на преобразившуюся девушку. На голове ее был высокий кокошник расписанный серебром. Одетые на нее ярко-голубой летник и соболья душегрея, придавали ей вид просто сказочный и смотреть без восхищения на юную сестру царского кравчего было нельзя.