Иван Оченков - Смоленский поход

— А, и ты тут охотник, — сказал государь, увидев склонившегося боярского сына, — ну и как поохотился?

— Хорошо ваше величество, — ответил ему тут же вместо Федьки Михальский, — ни в чем не оплошал, а напротив делал все бойко и по уму.

— Что он боек я ведаю, грамотен вот только не больно…

— Листы опросные что я подавал, писал сей вьюнош, — почтительно возразил ему Корнилий.

— Вот как? — удивился царь, — весьма изрядно. За такое усердие грех не наградить! Ты же местный? Сейчас езжай к своим, попрощаешься. Завтра поутру чтобы на месте был, выезжаем, а то загостились. Все, ступай!

Погрузив вместе с холопами захмелевшего дядьку на сани, Федька отправился домой, так и не увидев нигде Алену. Приехав и перетащив Ефима в терем, он отдал тетке тюк с доставшейся ему добычей. Тетушка, побурчавшая для порядка на своего благоверного, оживилась и тут же перебрала добычу. Оставшись весьма довольна увиденным она зачастила:

— Ой, Феденька, сколько всего то. Есть, правда, и порченные вещички, а есть, ну просто загляденье! Это куда ж теперь?

— Найдется куда, — ляпнул не подумав Федор, — вон сколь девиц на выданье. Нешто на приданное не сгодится?

Услышав о приданном, тетка с дочерями поняли все на свой лад. Если младшие захихикали, а Фроська донельзя смутилась, то тетка внимательно посмотрела на воспитанника что-то для себя решив, запела медовым голосом:

— И то Феденька, мы чай не чужие, а будем и вовсе родными. Ты привози если еще что будет, у нас ничего не пропадет, все сохраним.

Готовый провалиться сквозь землю парень, выскочил на крыльцо с пылающими щеками. Хотелось броситься с головою в сугроб, а сквозь неплотно прикрытую в сени дверь слышно было, как тетка высказывает дочерям.

— Чего зубы скалите дуры? Порадуйтесь за сестру, каковой ей жених достался! И молод, и пригож, и в службе удачлив. Ваш отец не из каждого похода столько привозил, а он и в походе еще не был, а с добычей приехал. Да не прогулял по молодецкому обычаю, а все в дом, да о приданном для невесты и сестер названных позаботился…

Встав до свету и быстро оседлав коня, Федор собрался уезжать. О том, что его ждет служба, он предупредил еще с вечера, так что можно было не прощаться. Сил видеть семью дядьки не было никаких. «Им что не скажи, все к сватовству приведет» — думал в отчаянии парень, выводя коня и едва не налетел вместе с ним на хрупкую девичью фигурку укутанную в дядькин тулуп.

— Фрося!?

— Я, Федя, уезжаешь?

— Служба…

— Храни тебя господь!

Федька немного помялся и, не зная что делать, наклонился к девушке чтобы поцеловать ее на прощание в щеку как, случалось, делал прежде уезжая с дядькой. Однако Фрося подставила ему вместо щеки губы, и горячий поцелуй обжег его в темноте. Замерев от неожиданности стоял Федор пытаясь унять бьющееся как колокол на Иване Великом [18] Иван Великий — самая высокая колокольня в Москве. сердце, а девушки уж и след простыл. Наконец уняв дыхание, парень вскочил в седло и дико, будто татарин, гикнув, погнал коня вскачь.

Подлетев на всем скаку к вельяминовскому терему боярский сын наткнулся на всю сотню Михальского во главе с, донельзя взбешенным, Корнилием.

— Ночью Косача зарезали, — буркнул он в ответ на Федькин вопросительный взгляд.

— Кто? — охнул в ответ парень.

— Вот и мне интересно.

— Следы искали?

— Да какие следы! — Вызверился сотник, — тут вытоптано все, будто вся рать хана крымского прошла!

Федька сконфужено замолчал, но в голову тут же мелькнула иная мысль и он снова спросил:

— Господине, а тать признал кого, когда государю здравицу говорили?

— Ишь ты, догадался, нет, не признал. Хотя все помещики здешние тогда голос подали.

— А Телятевский?

— Что Телятевский?

— Ну, его же государь в баню отослал?

— Тьфу ты, пропасть, а ведь и верно!

— Хотя…

— Что хотя?

— Господине, может с татями помещик не сам дело вел, а через приказчика, или еще кого. Разбойникам что, одет хорошо, да голос властный, стало быть, боярин или помещик.

— Федор, тебе бы не сыском заниматься, а защитником в суде быть. Ладно, сейчас все одно уже ничего не поправить. Поехали дозором вперед, а государь следом поедет. Вон собирается уже.

— Государь знает?

— А ты думаешь чего я тут такой радостный?

Вернувшись в Москву, я снова с головой окунулся в государственные дела. Первоочередной проблемой в моем богоспасаемом царстве было отсутствие денег. Причем отсутствие полное. Страна была разорена, хозяйство пришло в упадок, налоги или как их еще назвали подати, не поступали. Беспрерывно заседающий земский собор пытался найти решение, но ничего кроме предложенного Мининым сбора пятины придумать так и не мог. Пятина это экстраординарный налог на все население царства, пятая часть всего имущества имеющегося у подданных, в денежном выражении. Мера эта была сколь необходимой, столь и опасной. Претерпевшее многие муки за время смуты царство могло и взбунтоваться от очередного побора. Однако другого выхода все равно не было, разве что позвать одного рыжего баронета. Как мне доносили, представитель английской московской компании Барлоу был в столице, однако аудиенции не просил и встречи с моими доверенными лицами не искал. Что-то затевал поганец, знать бы еще что.

Другой проблемой, решить которую нужно было немедленно, был местнический спор между Василием Бутурлиным и Борисом Салтыковым. Сии достойные воеводы, несмотря на то что войско, снаряженное на последние деньги для похода на Коломну занятую Заруцким от имени «царицы» Марины Мнишек было готово, затеяли очень интересную и занимательную игру. Выясняли, кто из них родовитее и, стало быть, должен быть старше в предстоящем походе.

Я, говоря по совести, не придал поначалу никакого значения. С моей точки зрения все было просто. Бутурлин стольник, а Салтыков только московский дворянин. Стало быть, чин Бутурлина выше и вопрос о том кто начальник совершенно излишен. Оказывается, не тут то было. Отцы обоих воевод были равны по чину, но что еще более важно, так уж получилось, что среди их предков никто ни у кого в подчинении не был. Так что настал момент истины, кто сейчас окажется сверху тот, равно как и все его потомки, так и будут начальствовать над потомками неудачника. Хотя у последнего был шанс отбояриться, отказавшись идти в поход вовсе. За это, конечно, будет опала, но это дело житейское и на положение в дальнейшем не влияет. Мое благоволение или полное отсутствие такового ни малейшего значения не имели, ибо «царь жалует землею, а не отечеством!» По-хорошему, за назначениями должен был следить разрядный приказ, ведущий как раз на такой случай подробные записи кто, где и у кого в подчинении служил. Но после смуты часть архивов пропала, часть находилась в небрежении и вообще, царь-батюшка, вас выбрали, вот вы и думайте.