Иван Оченков - Смоленский поход

— Звал, государь? — вваливается к нам Никита.

— Готовимся к отъезду, — оборачиваюсь я к нему.

— Куда повелишь?

— В Новгород, но не сразу. Надо будет еще в одно место заглянуть.

— Кого с собой брать будем?

— Рейтар, кирасир и драгун фон Гершова. Ну и пусть Михальский казаков прихватит помимо своей хоругви, куда же без них. Обоз не брать, идем одвуконь, третья с припасом. Нагой здесь еще?

— А куда же он денется, прикажешь его с собой?

— Нет, пусть скачет в Москву. Письма повезет о посольстве папском и о прочем. Да приказ в посольский приказ чтобы, не мешкая выслали в Новгород дьяков толковых, да подарки для короля и его придворных.

— Не успеют.

— Должны успеть. О том говорено заранее, да и по-хорошему они уж в пути должны быть. Этот так на всякий случай.

— Что с остальными нашими?

— Пусть тоже в Москву возвращаются. Да, с ними пусть мой Фридрих поедет, ну и сам знаешь кто. Кроме того, пусть не забудут Кшиштова Радзивила захватить и его жеребца. Причем, жеребец, как бы ни важнее. Пошли кого-нибудь приглядеть.

— Может Мишку, — задумчиво говорит Никита, но тут же спохватившись, — не-а, Романова нельзя, лучше Федора.

— Он мне нужен, — качает головой Михальский, — проводить старика и девушку и пленного досмотреть всякий может, а Панин и в походе пригодится. Пусть Ефим Лемешев, ну который дядька его, проводит, заодно и добычу Федькину домой отвезет. И боярскому сыну лестно будет царское поручение исполнить, и нашему пострелу прибыток.

— У всех прибыток, — говорю с тяжелым вздохом, — один я, сиротинушка, неприкаянный.

— Полно, государь, — усмехается Никита, — гляди ка, чего покажу.

С этими словами мой кравчий лезет за пазуху и достает оттуда то-то вроде кисета. Я с любопытством гляжу на его манипуляции. Вроде как Никита противник курения и там явно не табак. Тем временем он разворачивает кисет и высыпает на ладонь горсть серебра. Выбрав одну из чешуек, Вельяминов протягивает ее мне. Внимательно рассматриваю поданную мне копейку. Да именно копейку, потому как на продолговатой монете вычеканен московский ездец протыкающий змия. По неровному краю идет надпись, хотя это не надпись, а число. Сейчас числа пишут буквами. Недоуменно повертев чешуйку в руках, спрашиваю у Никиты, в чем, мол, дело?

— Да смотри, государь, — читает он мне надпись, — в год сто двадцать первый*, в царствование благоверного царя Ивана Федоровича… Твоя первая монета! Ты покуда герцогом был, чеканил свою монету? То-то же!

— Ладно, — улыбаюсь я на его восторг, — угодил. А откуда?

— Да у Нагого с собой была. Только чеканить начали. Каково!

Восторг Вельяминова можно понять. Экономика в последнее время стояла и чеканка монеты почти прекратилась, тем более что из трех монетных дворов имеющихся в стране, один в захваченном шведами Новгороде, а другой в почти осажденном Пскове. Так что московский монетный двор, по факту единственный. К тому же, торговля в последнее время стояла, приток серебра в страну почти прекратился и монету просто не чеканили.

— Ну вот, еще одна забота. Надо будет у короля Густава Адольфа просить монетных мастеров.

— Это еще зачем? — изумился Никита.

— Будем нормальную монету чеканить, а то перед соседями неудобно. Талеры видел? Вот такую!

— Не, — отрицательно мотает головой кравчий, — нельзя! Если всю монету ефимками [45] Ефимок. — русское название талера. чеканить, это же вся торговля встанет! У кого столько товара, чтобы на цельный талер?

— Нет, дружок, мелкую монету будем чеканить из меди. Думаю так, пятачок, алтын, копейку, деньгу и полушку [46] Название русских монет в пять, три, одну копейку, полкопейки и четверть копейки. . А из серебра не менее как в полтину, ну или на худой конец в гривенник.

— Не будут мужики медные деньги брать!

— Это если в ней меди мало будет, а если в монете с номиналом в одну копейку, меди как раз на копейку и будет, то отчего же не брать? Еще как будут!

— А если медники будут скупать, да в дело пускать?

— А если среброкузнецы [47] Среброкузнецы. — ювелиры. серебряные копейки на кольца перельют?

— Чудно, — покачал головою мой кравчий.

— В первый раз все чудно, а потом привыкнут.

Покинули Смоленск мы рано утром, еще не спала роса. Во избежание неприятных сюрпризов, никто толком не знал, куда я направляюсь и зачем. Собственно, что я уезжаю, никто тоже не знал. Ну, послал царь в набег еще три конных полка, мало ли. Единственными посвященными были главные воеводы Черкасский с Куракиным на прощание которым, помимо устного отеческого наставления, оставлена грамота с перечислением возложенных на них поручений и приданных полномочий. Постельничие с большинством рынд тоже остались в Смоленске, с поручением дождаться посольства Бриндизи и препроводить их в Москву. Чин у них, конечно, великоват, чтобы быть приставами у послов, но с другой стороны посол-то от папы и целый кардинал.

Единственным исключениями стали Миша Романов, снова увязавшийся с сотней Михальского, точнее со своим закадычным другом Федей Паниным, и Семен Буйносов с двумя поддатнями. Эти молодые ребята были, не сказать, чтобы сообразительнее других, но старательнее точно. Так что вокруг меня уже ставшая привычной по прежнему походу компания. Идем быстро, но с опаской. Впереди рыщет Корнилий со своими головорезами, следом идут рейтары Вельяминова, а замыкают драгуны фон Гершова, к которым присоединились Мекленбургские кирасиры. Я как обычно стараюсь успеть везде.

— Все спокойно, ваше величество, — докладывает мне, неведомо откуда выскочивший Михальский, — после стольких лет войны, людей мало, а те что есть предпочитают прятаться.

— Места, чего-то знакомые, — внимательного оглядываюсь я по сторонам.

— Мы здесь год назад впервые повстречались с Храповицким, — скупо улыбается мой телохранитель в ответ.

— Ты же пластом лежал раненый, — недоверчиво смотрю я на него, — света белого не видел?

— И вы сделали, для меня волокушу…

— Точно, значит, ты все помнишь?

— Не все, но то, что вы меня не бросили, помню.

— Ты принес мне присягу, стало быть, ты мой человек, следовательно, я за тебя в ответе. По-моему так.

— Всего год назад, а кажется что в другой жизни…

— Это точно, слушай тут ведь где-то та хижина?

— Я был там, хотел Евтуха похоронить, но ничего не нашел. Наверное, это мой грех…

— Послушай Корнилий, в том что случилось, нет твоего греха. Если твои родители и впрямь повенчались, а сомневаться в этом причин нет, значит твой отец тебя признал. Стало быть, твой покойный брат тебя попросту ограбил, да еще и сделал слугой. Но пока была жива твоя мать, его положение было не прочно, так что это все равно бы произошло.