Иван Оченков - Смоленский поход

Приговоренная к сожжению девица из семьи рыбаков по имени Эльза так же была подвергнута этому испытанию и также всплыла. После этого связь ее с врагом рода человеческого была настолько очевидна, что вердикт судей был единодушен — виновна! Магистрат подтвердил приговор, и дело оставалось за малым. Его должен был утвердить представитель польского короля венденский воевода Кшиштоф Слушка. Впрочем, пан воевода прибыл еще вчера и собирался вынести свой вердикт сегодня же утром. Зная что пан Кшиштов, хотя и католик, но в вере тверд, никто в Риге не сомневался в его решении, так что костер был загодя приготовлен, и оставалось лишь возвести на нее ведьму и, зачитав приговор, предать ее огню с тем чтобы, уничтожив тело — спасти душу.

Главной обвинительницей по делу была ее соседка — вдова Ирма Краузе. Еще не старая женщина повторила при высоком капитуле свои показания. Девице по имени Эльза служили звери и птицы, что, несомненно, указывало на колдовство.

— Что ты скажешь в свое оправдание, — спросил обвиняемую воевода, сидящий в высоком резном кресле рядом с судьями.

— Мой добрый господин, — отвечала со слезами на глазах девушка, — я кормила птиц и они, собираясь под моим окном, пели мне песни. Я была добра к животным, и они платили мне тем же.

— Такое бывает, — задумчиво проговорил пан Кшиштов, глядя на смотрящую на него с мольбой Эльзу.

— Да, но она еще занималась врачеванием, — закричала Ирма, — откуда ей уметь облегчать страдания людей, если она не ведьма? Она ведь нигде этому не училась.

— Оправдывайся, если можешь, — приказал воевода.

— Люди добрые, — взмолилась обвиняемая, — вы все меня знаете, я никому и никогда не сделала плохого. Да, я приходила к больным и молилась об их здоровье, и если моя молитва была угодна господу, хворь уходила. Но разве в этом есть колдовство?

— А снадобий ты никому никаких не давала? — ехидно спросила вдова.

— Да какие снадобья! — закричала Эльза, — всякому известно, что отвар мяты, утоляет головную боль, его любой может сделать. Неужели все, кто так делают, колдуны?

Венденский воевода задумался, он не был злым человеком, и казни не доставляли ему большой радости. К тому же обвинения не выглядели слишком уж убедительно. Но было очевидно что, рижане от мала до велика, желают этой казни, а ссорится с ними пану Кшиштову не хотелось. В свое время Рига была имперским городом, и покорить ее удалось далеко не сразу. Не раз она восставала, и допустить новый бунт в такое время было совсем не разумно. А тем временем Ирма продолжала злобствовать.

— А еще господин воевода, она парней привораживает! Посмотрите на нее, ни кожи, ни рожи, а все молодые мужчины на нее смотрят! Да кто тогда ведьма, если не она!

— Ты сама ведьма! — закричала, не выдержав обвинений, девушка, — я не виновата в том, что Андрис меня любит, а на тебя и смотреть не хочет!

— Да что же это делается, люди добрые! — взвизгнула обвинительница, — Мало того что она приворотом занимается, так еще на меня на честную вдову клевещет! Сжечь ее!

— Сжечь! Сжечь! Сжечь! — начали кричать сначала некоторые собравшиеся, а затем все больше и больше и наконец, вся площадь в едином порыве стала требовать сожжения.

— Проводили ли испытание водой? — спросил, нахмурившись, пан Кшиштов.

— Да, господин воевода, — поклонился секретарь суда.

— Каков результат?

— Она всплыла.

— Виновна! — вынес свой вердикт поляк и отвернулся, прошептав: — «матка бозка, прости меня».

Тем временем сквозь толпу пробилось несколько человек во главе с молодым человеком, закутанным в плащ. На первый взгляд их можно было принять за немецких наемников, разве что их предводитель был слишком молод для этого.

— Что здесь происходит, господа? — громко спросил я, дождавшись, когда крики стихнут, — сдается мне, вы творите здесь беззаконие!

— Это еще почему? — изумился воевода.

— Потому что утверждать смертный приговор должен верховный сюзерен этого города. Конечно, если бы Рига была, как раньше, имперским городом, приговор ее магистрата был бы законен. Но поскольку, он давно уже не является таковым, права казнить у него — нет!

Собравшиеся вокруг судьи, члены магистрата и именитые граждане были так шокированы нелепостью речей молодого человека, что на какое-то время потеряли дар речи. А тот ни мало не смущаясь, подошел к обвиняемой и продолжал.

— Скажи мне, милая девушка, как случилось, что когда тебя бросили в воду, ты всплыла?

— Добрый господин, спасите меня, — в отчаянии взмолилась Эльза, — когда меня подвергли испытанию, мне нарочно худо связали ноги и руки, и я смогла освободить их. А так как я, как и все дочери рыбаков, хорошо плаваю, поэтому просто не смогла утонуть.

— О, мало того, что тут превышение полномочий, так налицо еще и подделка доказательств!

— Послушайте, вы, — взбешенно закричал пан Кшиштов, — что за глупости вы говорите? Я законный представитель здешнего сюзерена — короля Речи Посполитой Сигизмунда третьего! И потому приговор вполне законен!

— Друг мой, это вы говорите глупости. Причем здесь Сигизмунд Ваза?

— А кто же, по-вашему, король?

— Если вы о Речи Посполитой, то — он. Но дело в том, что сюзерен города Риги не он, а я!

Над площадью повисла просто гробовая тишина, собравшиеся сначала просто не могли поверить в действительность происходящего, но затем, то один, то другой начали смеяться и, наконец, скоро все собравшиеся просто катались со смеху над безумцем стоящим перед ними.

— И давно вы стали нашим сюзереном? — давясь от смеха, спросил бургомистр Николас фон Экк.

— Примерно четверть часа, — последовал невозмутимый ответ.

— Но почему вы так решили?

— Потому что рейтары, окружившие площадь, служат мне!

Между тем смех на площади сменился криками ужаса, толпу, собравшуюся в чаянии зрелища, стали со всех сторон теснить неизвестно откуда взявшиеся всадники в доспехах. Другие кавалеристы, топча людей лошадьми и раздавая удары плетями и древками копий, прорезали толпу и окружили помост, где собрались лучшие люди города. Стражники попробовали было сплотиться вокруг своих работодателей, но увидев направленные на них стволы пистолетов, стали бросать свои алебарды и поднимать руки, показывая, что в них нет оружия.

Лишь некоторые из собравшихся, главным образом поляки из свиты воеводы и люди Отто фон Буксгевдена обнажили свои сабли и шпаги, однако до рубки дело так и не дошло.

— Кто вы такой? — закричал Буксгевден.

— Спросите у своего будущего зятя.

Старый барон недоуменно обернулся к мертвенно бледному Карлу Юленшерне, так и не взявшемуся за оружие.

— Что это значит?

— Это герцог Иоганн Альбрехт Мекленбургский, — глухо проговорил тот, — это проклятый герцог Мекленбургский.