Джон Норман - Скитальцы Гора (ЛП)

Ина восхищённо захлопала в ладоши.

Туша акулы теперь лежала на песке. Её окровавленные жабры еле трепыхались. Некогда мощный хвост, который ещё недавно одним ударом мог переломить ногу мужчины, лишь слабо подрагивал.

Наша наживка стояла по колено в воде неподалёку от берега. Верёвка, брошенная парнями, теперь свободно свисала с её талии, и исчезала в воде. Она смотрела на меня и счастливо улыбалась. Её тело по-прежнему было вымазано камуфлирующей грязью, впрочем, как и тела любого из нас.

Двое солдат накинув петлю на хвост акулы, принялись разворачивать его в сторону берега, чтобы затем отбуксировать добычу в лагерь.

Стоило мне щёлкнуть пальцами, и женщина поспешила ко мне. Моя рука повернулась ладонью вверх, и Ина замерла рядом, не вставая на колени. Она стояла передо мной с выражением полного счастья на лице. Обмотав промокшей, вымазанной в песке верёвкой, свисавшей с неё, её талию, свободный конец я заправил под витки, чтобы он не болтался. Тот из солдат, который отвечал за эту верёвку, потом сможет забрать её. Посмотрев вниз, я встретился со счастливыми глазами Ины. Сказать, что моя пленница была грязна, это не сказать ничего. Признаться, меня брало сомнение, что случись продавать её сейчас, я выручил бы за неё хоть что-то. Впрочем, решил я, окинув взглядом её фигуру, опытному работорговцу не потребовалось бы большого воображения, чтобы рассмотреть то, на что она могла бы быть похожей, если её хорошенько отмыть и причесать. А после этого ему даже не нужно было бы фантазировать, что она могла бы собой представлять, если бы стояла на коленях накрашенная, надушенная и одетая в шёлк, возможно с капелькой жемчуга на лбу и колокольчиками на лодыжке. Да, решил я, опытному мужчине не потребовалось бы большого воображения чтобы выложить за неё превосходную цену, то есть, конечно, если бы она была не свободной женщиной, а всего лишь рабыней, живым товаром.

— Позаботься о следах и прочем, — велел я ей, и Ина промычала один раз в подтверждении того, что моё приказ понят.

Никто и не ожидал от неё другой реакции, в конце концов, она по-прежнему была для всех только немой девкой ренсоводкой.

Отвернувшись, я направился в лагерь, уверенный в том, что она уничтожит все следы, которые могли бы позволить наблюдателям заподозрить о нашем присутствии на этом островке. Это была подходящая задача для пленной женщины или рабыни.

В лагере моё внимание привлёк Лабений, в руках у которого была крепкая палка дюйма четыре толщиной. Он опять занимался тем, что сдирал с неё кору голыми пальцами. Его руки теперь стали твердыми и серыми. На мой взгляд, они уже должны были потерять всякую чувствительность. Ни я, ни кто-либо другой из остальных никак не могли понять зачем он разрушал свои руки. Мы все наперебой, пытались убедить офицера воздержаться от этого безумного занятия, но тот только улыбался и, не обращая на нас больше никакого внимания, упорно продолжал заниматься своим, одному ему понятным делом. Сбоку от него стояла уже привычная миска с солёной водой, в которую он время от времени окунал руки. Я сомневался, что теперь он смог использовать свои пальцы хоть с каким-нибудь изяществом или точностью. Рядом с ним также высилась горка веток потоньше, дюйма по полтора — два диаметром. Иногда, когда они попадались ему на ходу, он жадно хватал их и тащил с собой. Как-то раз, я видел, как он взяв такую палку руками и легко переломил, причём расстояние между ладонями было не больше чем три дюйма. Его захват и раньше не был слабым, лично мне хватило одного его рукопожатия, чтобы понять это, а теперь и вовсе внушал страх.

Наконец, акула лежала в лагере, в окружении мужчин, притащивших её тушу на веревках, привязанных к хвосту. Огромная рыбина была мертва. Больше не шевелились мышцы, не дёргались жабры.

Ина тоже вернулась в лагерь, и скромно стояла в сторонке. Расставив указательный и средний пальцы правой руки в стороны, я указал ими вниз, на песок. Женщина немедленно опустилась на колени, разведя их максимально широко. Есть много подобных сигналов, посредством которых можно управлять поведением рабынь и пленниц. Данный конкретный сигнал, то есть нисходящее движение руки, один из нескольких, в которые в большинстве городов вкладывается аналогичный смысл, указывает, что девушка должна встать на колени на то место, куда указали пальцы. А то, что пальца расставлены в стороны, намекает, что в этом случае и её колени должны быть широко разведены в позе рабыни для удовольствий.

Неподалёку от меня солдат сосредоточенно водил ножом по оселку. Помнится, сегодня была именно его очередь резать мясо. Другой парень, присев около Ины, взял её руки и, положив ей на затылок, поправил её позу, заставив держать спину ровнее. Затем он смотал с её талии свою верёвку и, перед тем как уйти, мокрым пальцем провёл по груди женщины, стирая болотную грязь. На сером фоне остался светлый след, в котором узнавался курсивный «Кеф». Ина смотрела на него, но она не осмеливалась убрать руки с того места, куда их уложил мужчина, который, весело рассмеявшись своей шутке, встал и направился по своим делам. Женщина переводила взгляд с него на меня, потом на отметину на своей груди, и обратно. Я не сомневался, что она понимала значение этого. Наверняка, дома у неё самой были девушки, которые носили такую же метку, рабыни-служанки, которых она не решилась взять с собой в дельту, чтобы не соблазнять мужчин, и оказавшись здесь без из услуг, оказалась в довольно затруднительном положении, будучи вынужденной сама расчёсывать свои волосы и надевать тяжёлые одежды. Когда её взгляд снова остановился на мне, я только убедился, что для неё не был тайной за семью печатями смысл этого символа. Однако вместо возмущения, она только ещё больше выпрямила тело.

— Можешь опустить руки, — бросил парень, присаживаясь поблизости.

Это был тот самый, который снял с её талии свою верёвку и написал на её левой груди курсивный «Кеф», уже вернувшийся без верёвки. Подозреваю, что он уже забыл, что это именно он оставил женщину в этой позе. В конце концов, освободить пленницу от этой позы мог бы любой из нас. Пожалуй, единственным, кто здесь не мог этого сделать самостоятельно, была она сама. Ина опустила руки, положив их на бёдра и, посмотрев на меня, довольно улыбнулась. Она не проявила ни малейшего желания, чтобы смыть или затереть отметку на своей груди. В данном случае, конечно, хватило бы пригоршни воды из болота или просто провести пальцами. Совсем по-другому бы выглядело дело, если бы эта буква была глубоко и чётко отпечатана в её плоти раскалённым железом, скажем, где-нибудь высоко на левом бедре, сразу под ягодицей. Клеймо курсивного «Кеф», было одной из самых распространённых меток, используемых на Горе для того, чтобы пометить рабынь. «Кеф» — первая буква в гореанском слове «Кейджера», чаще всего используемом для обозначения рабыни.