Ирина Измайлова - Подвиги Ахилла

Как сумел Ахилл сдержаться, как не изрубил Атрида мечом? Ничего бы тот не поделал против его неимоверной силы и его быстроты!.. То ли помешал его верный друг Патрокл, схвативший его за руку и твердивший, что нельзя поддаваться порыву безумия? То ли слова итакийского базилевса Одиссея, сказавшего, что этот раздор погубит всю армию, отрезвили сына Пелея? Так или иначе, он ушел, в неистовом гневе одним взмахом меча перерубив сразу два толстых столба шатровой опоры, так что богатый шатер повис тряпкой над головами царей…

Уже с порога молодой базилевс обернулся и бросил:

— Я не унижусь до того, чтобы драться из–за пленницы, хотя она мне очень дорога, дороже многих боевых трофеев… Забирай ее, надменный царь. Но я даю слово, а своего слова я не нарушал еще никогда… Скорее река Скамандр, что течет через эту равнину, попрет вспять, чем я снова стану сражаться на твоей стороне. Воюй теперь без меня!

— Ты здесь, Ахилл? Ага, и Тарк здесь! А я искал тебя в гроте.

И Патрокл, выйдя из зарослей в том месте, где недавно исчез пятнистый косуленок, кинул на землю сумку и сам уселся в траву рядом с другом.

За прошедшие годы Патрокл Менетид почти совершенно не изменился.

У него было такое же округлое лицо с высоким лбом и твердым подбородком, те же вьющиеся каштановые с золотистым отливом волосы, такие же серые глаза, веселые и смеющиеся, будто он не жил двенадцать лет на войне, среди смерти, страха и злобы. Даже веснушки еще оставались на его щеках и переносице, только теперь их было меньше, и они стали почти не видны на фоне густого загара.

Патрокл, как и Ахилл, был в одной набедренной повязке и тоже с луком через плечо.

— Я купался, — сказал Пелид, улыбнувшись другу. — И тебе советую — освежись. А потом пойдем в грот и перекусим. Только я еще ничего не настрелял.

— Я подстрелил четырех диких голубей и кролика, в сумке — лепешки, молоко и мед. А в роще я сорвал несколько апельсинов — они уже зрелые. Нам хватит.

— Отлично! — Ахилл перевернулся со спины на бок и выловил из полуоткрытой сумки апельсин. — А молоко откуда? Ты был в каком–то селении?

— Что ты! — Патрокл добродушно рассмеялся. — Во–первых, поблизости их не осталось, а во–вторых, я не рискую, подобно тебе, бродить в одиночку по окрестностям и заходить в троянские поселки. Это Хрисеида принесла нам молока — большой кувшин притащила. И лепешки тоже от нее, у нас в лагере таких мягких и ароматных никто не печет.

— Сумасшедшая девчонка! — воскликнул Ахилл, хмурясь. — Который раз уже приходит, искушает судьбу… Мирмидонцы, конечно, не посмеют ее тронуть, но мало ли, на кого можно нарваться… Вот пойду в храм и скажу ее деду, чтобы следил за ней получше!

Патрокл достал еще один апельсин и, не торопясь чистил его, складывая кожурки на загривок лежащего рядом Тарка, который косил на них янтарным глазом и втягивал острый аромат, чуть шевеля кожаным коричневым носом. Ему не очень нравилось развлечение одного из хозяев, но он любил Патрокла и терпел от него подобные ребячьи шалости.

— В храм сходить, вообще–то, неплохо было бы, — заметил Патрокл, надкусывая апельсин и выплевывая косточки. — Мы давно с тобой не были в храме. А Хрис, я думаю, знает, что девушка сюда ходит. Он тоже тебе благодарен и уверен, что в твоем лагере с ней не случится ничего плохого. И… Знаешь, Ахилл, она, должно быть, в тебя влюбилась!

— А ну тебя! — махнул рукой базилевс, резко отворачиваясь. — Опять эти твои песни… Тебя послушать, так в меня все женщины влюбляются, какие только ни есть.

— А что, это не так разве? — лукаво улыбнулся Патрокл, — Еще хорошо, что здесь нам редко приходится иметь с ними дело, братец! А уж Хрисеида, та точно попалась! Мало того, что ты ее спас, так ты еще и из вражеского стана. А знаешь, как женщины обожают влюбляться наперекор судьбе — вот, нельзя любить, не полагается, так она как раз и влюбится!

— Выдумщик ты и болтун, дорогой мой! — усмехнулся Ахилл, бросая апельсиновые корочки в воду и следя, как тихое в берегах запруды течение медленно сносит их к плотине, — Не знаю я ничего такого, я вообще не знаю женщин, кроме Деидамии, моей бывшей жены, но тогда я был слишком молод, чтобы не сказать мал, и ни в чем не успел разобраться. Еще знаю наших рабынь, но они, сам понимаешь, не в счет, потому что любят меня по обязанности… Да и ты знаешь чуть больше меня, между прочим: ну, мне было тринадцать, тебе семнадцать, когда мы уехали на войну — много ли ты успел?

— Успел кое–что! — скромно потупясь, заметил молодой человек. — Вот жениться не успел, не в пример тебе, а что до прочего… Нет, нет, женщины иногда, верь мне, неплохи. Хрисеида мне очень нравится.

— Вот ты и посватайся к ней! — воскликнул Ахилл. — Кстати сказать, с чего ты взял, что она приходит в лагерь из–за меня? А может, из–за тебя, а? Ступай к старику–жрецу и скажи, что готов взять его внучку в жены. А что? Это будет первая свадьба в нашем лагере!

— Мне нельзя на ней жениться, — с самым серьезным видом возразил Патрокл, — У нее веснушки, у меня веснушки, что же за дети получатся? И потом, как жениться, если она тебя любит? Тебя, тебя, это же видно!

— Пошел ты к лягушкам в болото! — фыркнул Ахилл.

Мгновенно вскочив, он вдруг подхватил Патрокла подмышки, и тот, не успев даже ахнуть, плюхнулся в воду посреди запруды, продолжая ошалело сжимать в зубах дольку апельсина.

— Потрясающее доказательство правоты! — проговорил он, нырнув и вынырнув, уже без дольки — под водой он ее проглотил. — Обожаю купаться в сандалиях… Братец, а на что ты так рассердился? Только на то, что еще одна женщина в тебя влюблена? Но не я же виноват в этом!

— Я не рассердился! — Ахилл тоже прыгнул в воду и окатил друга целой пригоршней воды. — Просто надоело слушать о девушке, из–за которой все это случилось… Мы можем смеяться сколько нам угодно, но мой позор при мне, и кому, как ни тебе это знать, Патрокл!

— Это не твой позор, — молодой человек стал серьезен. — Это позор Агамемнона, как, впрочем, и все остальное… Из–за одной вздорной женщины он притащил сюда всех царей Пелопонесса и его окрестностей и кучу простого народа, которому до этой женщины дела нет и не было, теперь из–за другой женщины оскорбил тебя, это при том, что стольким тебе обязан… И вот мы проигрываем сражения, да, да, сам знаешь, мы их не раз и не два уже едва не проиграли, мы терпим позор, потому что, из–за чего бы ни началась война, но ее все равно ведь надо выиграть, раз уж так случилось… А этот индюк не может переломить себя и попросить у тебя прощения!

— Перестань! — воскликнул Ахилл сердито. — Перестань меня злить. Ну и речи у тебя… Прямо, как у спартанца Терсита!

— Куда мне до него! — рассмеялся Патрокл. — Если бы боги наградили меня таким даром красноречия, я стал бы поэтом, а не воином. Терсит подбирает такие словечки и выражения, что не хочешь, а засмеешься. Или лопнешь от злости, что и происходит с нашими Атридами каждый раз, когда кто–то из них узнает о терситовых насмешках. Менелай уж не раз клялся, что открутит ему башку, и, уверяю тебя, братец, когда–нибудь да открутит!