Ирина Котова - Королевская кровь. Проклятый трон

Молодые не смущались. Особенно не смущался дракон – целовал жену у входа, не сняв верхней одежды. Они оба были такие смешные и неуклюжие в толстых дохах, но это не мешало чувствовать и разгораться мужским нетерпением. Уже скоро. Совсем скоро.

Тася вздыхала и краснела, обнимала его за шею, гладила. Руки были холодные.

– Замерзла?

– А ты нет?

Энтери засмеялся.

– Я днем от солнца напитался. И утром, пока летел. Пойдем тебя греть?

Ванна такая большая, что они легко могут поместиться в ней вдвоем. В помещении пахнет чистотой и влагой, какими-то травами, и так тепло, что одежда кажется лишней. Энтери первым забирается в воду и, раскинув руки на бортики, выдыхает довольно, смотря, как аккуратно и чуть испуганно раздевается Тася. Поворачивается спиной со страшными шрамами, снимает белье – и пальцы его на бортиках чуть сжимаются, когда она наклоняется, чтобы спустить трусики.

– Тасюш, – зовет он сипло и нетерпеливо, – без тебя вода кажется холодной.

Она поворачивается, чуть краснеет, красноречиво смотрит на парок, поднимающийся от поверхности.

– Просто погреемся пока, – говорит Энтери успокаивающе.

Мягкая девушка, его жена, гладкая, с острой грудью, лежит у него на плече, почти дремлет, и русые косы колышутся в воде, а он легко гладит ее тело, чувствует робкие прикосновения мягкой ладони, и так ему хорошо, что можно пробыть здесь вечно, и вечность эта не надоест.

– Жалко обрезать твои косы, – он осторожно сжимает ее грудь, касается кончиками пальцев соска, поглаживает его, целует влажные волосы. Вода тихо плещется о края ванны, и все вокруг подернуто дымкой, будто нереальное.

– Вырастут, – отвечает Тася глухо, ладошка ее замирает у него на животе, и дыхание замирает тоже.

Соски у нее не плоские, набухшие, совсем еще девичьи, и просто невозможно не трогать их, не смаковать прикосновения, и очень хочется попробовать эту роскошь на вкус, но он сдерживается. Подтягивает супругу на себя и долго, настойчиво целует, сжимая большими ладонями ягодицы, ощущая все ее тело, пока Тася не обмякает и не начинает постанывать ему в губы, низко, как кошечка.

– Кошечка, – говорит он ей в шею, – моя Тася. Тас-с-ся-я-я-я.

Она испуганно смотрит ему в лицо.

– У тебя глаза красные, Энтери.

– Да и вообще я дракон, – отвечает он весело и снова целует, чтобы не переживала из-за глупостей. Она смеется, выворачивается, садится на него верхом и снова глядит в глаза.

Тася

– Я вышла замуж за чудовище.

– Чудовище, чудовище, – кивает дракон. Главное, что она уже не боится. Смех разбивает напряжение, и все становится легко и как-то правильно. Правильно сесть так, чтобы она обхватила его ногами, и попробовать грудь на вкус. Сладко. И дать рукам волю, чтобы глаза любимой подернулись поволокой и стала она расслабленной и покорной. И потереться об нее – ее плоть такая обжигающая, что вода и правда кажется холодной, когда отодвигаешься, чтобы не взять ее здесь и сейчас.

– Надо выходить, – шепчет он Тасе в макушку. Надо, а то останутся они без благословения богини – и она простит своего сына, потому что выдержка драконья трещит по швам.

– Угу, – сонно отвечает жена и не двигается с места, только крепче обхватывает его за шею. – Мне так хорошо…

Он выносит ее из ванны на руках, вытирает – Тася стоит розовая, теплая, смущенная, влажная, – вытирается сам и за руку ведет к статуе богини.

– Жалко, – она стоит спиной и только вздрагивает, когда острое лезвие отрезает одну тяжелую косу, потом другую. Энтери не дает им упасть – аккуратно кладет перед статуей, кланяется своей великой Матери.

– Жалко, – говорит она, сжимая кинжал, и дракон берет ее руку и помогает разрезать свою ладонь. Тася закусывает губу, ахает, а Энтери капает кровью в жертвенную чашу и смотрит, как жена доливает масла в углубление, зажигает ароматические палочки, что-то шепчет богине тихо.

Рану он залечивает сразу, шагает к девушке, целует в затылок, вдыхая запах чистоты, и наконец-то спускается губами вниз по позвоночнику, по ее золотистому мягкому пушку, становясь на колени, и просто задыхается от этого: держит Тасю руками за бедра, целует в спину, лижет ямочки над ягодицами, прикусывает мягкую кожу, прижимается лбом и снова целует. Она поворачивается в его руках, гладит своего дракона по голове, а его губы уже на животе, и он вжимается в него лицом, вдыхает судорожно.

– Тассся, Тасенька… только не бойся ничего.

– Я не боюсь, – говорит она хрипло – уж слишком смелы его язык и руки.

– Не надо…

– Не боюсь, Энтери…

Широкая кровать, хрустящие простыни и мерцающий орнамент на теле дракона. Он весь дрожит и уже не может сдерживаться, жадно целует, шепчет ее имя, раздвигает бедра – тело под ним мягкое, глаза ее огромные, темные, утыкается губами в висок, придерживает и начинает движение. Замирает, слыша приглушенный жалобный стон, чувствуя, как сжимает она болезненно его плечи, как напрягается, и снова движется, шепчет «тихо, тихо», целует ее в уголок губ. И не может остановиться. Внутри у нее влажно и горячо, и дыхание рваное, прерывистое, и вся она теперь принадлежит ему – на всю ту вечность, которая у них есть.

31 октября, Иоаннесбург-Теранови

– Василина, пожалуйста, возьми меня с собой, – просила Алина, стоя у загорающегося телепорта. – Там же дракон! Василина…

– Али, хватит, – отрезала старшая сестра. Она была немного бледна и волновалась, поэтому и говорила резче, чем обычно. – Тебе в университет пора. Я туда не на экскурсию иду. Это может быть опасно, а с тебя довольно опасного.

– Ну Васюш, ну пожалуйста, я ведь могу стенографировать ваш разговор, – Алина попыталась подойти с деловой стороны.

– Алина, – спокойно произнес барон Байдек, – нет.

Пятая Рудлог вздохнула, но спорить с Марианом не решилась. Постояла, глядя, как исчезает в телепорте делегация, стукнула каблучком об пол в расстройстве и побрела к Зигфриду – попросить доставить ее в университет.

Почти пятьдесят лет городок Теранови не видел столько высоких гостей. Последний официальный визит сюда совершил дед нынешней королевы, Константин Рудлог, и оказался столь тронут радушным приемом (и местными пивом и медовухой, кои так хорошо распробовал, что задержался в городке на два дня дольше оговоренного), что помимо заверенного протектората дал право местным медоварням носить статус королевских и поставлять продукцию в столицу с соответствующим знаком качества. Терановийцы были ему сильно благодарны и расстарались на памятник.

Каменный дед, положивший одну руку на эфес шпаги в знак протектората, со свитком исторического указа во второй руке, стоял напротив городского телепорта и величественно глядел на появившуюся оттуда внучку, тут же зябко поправившую воротник. Она вышла последней – Мариан уже оглядывался вокруг, к Тандаджи спешил какой-то офицер с докладом, охрана рассредоточилась по периметру площадки телепорта. От ограждения платформы перехода к ним шла небольшая группа людей – видимо, местная администрация.