Скотт Линч - Хитрости Локка Ламоры

– Ну конечно, – сварливо проворчал старый вадранец, когда Жан придержал тяжелую, обитую железом дверь и посторонился, пропуская товарищей. – Сегодня, понятное дело, лишь ничтожнейшие из гаррист отважатся здесь показаться. Ну, заходите, мерзкие отродья каморрских шлюх. Хватайте своими сальными теринскими лапами мой чудесный товар. Топчите мокрыми грязными башмаками мои прекрасные полы.

Лавка Гарца в любую погоду – дождь ли, солнце ли – была закупорена, как гроб: двери крепко закрыты, узкие зарешеченные окна плотно занавешены пыльными холщовыми полотнищами. Здесь вечно стоял запах плесени, затхлого ладана, застарелого пота и полировочной пасты для серебра. Сам ломбардщик был щуплым мучнисто-бледным стариком, с водянистыми глазами навыкате. Каждая морщина и складка на его лице словно бы сползала вниз – такое впечатление, будто бог, лепивший Гарцу, находился в легком подпитии и слишком сильно давил пальцами, разглаживая глину. Прозвище Накась-Выкуси хозяин лавки заслужил за свою жесткую позицию против ссуд, продления кредитов и прочих благодеяний. Кало как-то сказал, что если Гарце в черепушку воткнется стрела, он будет долго сидеть и ждать, чтобы та сама вывалилась, прежде чем все-таки решит купить у лекаря хотя бы клочок марли.

В правом углу на высоком деревянном табурете со скучающим видом сидел охранник – жирный молодой парень с дешевыми медными перстнями на всех пальцах, сальными кудреватыми волосами, спадающими на глаза, и окованной железом дубинкой на поясе. Он медленно кивнул вошедшим, не посчитав нужным удостоить улыбкой людей, в силу своей тупости неспособных понять всю важность возложенных на него служебных обязанностей.

– Локк Ламора, – продолжал Гарца. – Склянки духов и бабье бельишко. Миски, тарелки, кубки. Погнутый, поцарапанный металлический хлам, который не купит ни один приличный человек. Вы, взломщики и домушники, воображаете себя самыми умными. Вы бы и дерьмо у собаки из задницы украли, будь у вас подходящая сума, чтоб донести добычу до дому.

– Удивительное совпадение, Гарца, – сказал Локк, забирая у Клопа джутовый мешок и показывая ломбардщику. – Потому что у меня тут как раз…

– Не собачье дерьмо, слышу по звону. Ну, давай глянем, не притащил ли ты по случайности что-нибудь сто́ящее.

Ноздри Гарцы возбужденно затрепетали, когда он раскрыл мешок и осторожно вытряхнул содержимое на кожаную подложку на прилавке. Казалось, оценка краденого была единственным видом чувственного удовольствия, теперь доступным старику, и он с воодушевлением взялся за дело, быстро перебирая длинными костлявыми пальцами.

– Барахло. – Он поднял с прилавка три медальона, добытые Кало и Галдо. – Паршивые алхимические стекляшки и речные агаты. Даже на корм козе не годятся. Два медяка за штуку.

– Мало, – сказал Локк.

– Красная цена. Да или нет?

– Семь медяков за все три.

– Три раза по два будет шесть. Говори «да» или гуляй лесом, мне плевать.

– Ну, в таком случае «да».

– Хм… – Гарца внимательно рассмотрел серебряные кубки, выбранные Жаном из Барахольного ларя. – Так и есть, поцарапанные. Вам, дуракам, обязательно нужно затолкать хорошую серебряную вещь в мешок со всякой острой дрянью. Ладно, отполирую и сбуду какой-нибудь заезжей деревенщине. Солон и три медяка за штуку.

– Солон и четыре, – сказал Локк.

– Три солона и один медяк за оба.

– Идет.

– Так, а здесь у нас что? – Гарца взял бутылочку с опиумным молоком, выкрутил пробку, понюхал, похмыкал и вставил пробку обратно в горлышко. – Вообще-то, это стоит больше, чем твоя никчемная жизнь, но выгодно это не продать. Привередливые каморрские сучки либо сами варят зелье, либо заказывают алхимикам, а у людей незнакомых никогда не покупают. Может, удастся сбыть какому-нибудь придурку, которому нужно передохнуть от винища или грезотворной отравы. Три солона и три барона.

– Четыре солона и два.

– Сами боги не выговорили бы у меня четыре и два. Великий Морганте с огненным мечом и десятком голых девственниц, нетерпеливо дергающих меня за штаны, еще мог бы выторговать четыре солона и один барон. А ты получишь три и четыре – и точка.

– Идет. Но только потому, что мы торопимся:

Гарца записал очередную сумму гусиным пером на клочке пергамента. Потом он пробежался пальцами по россыпи дешевых колец, украденных Кало и Галдо, и рассмеялся.

– Да ты, верно, шутишь! Этот хлам мне нужен не больше, чем куча отрубленных собачьих херов.

– Ой, брось…

– Собачьи херы, по крайней мере, можно продать живодерам. – Гарца принялся швырять Благородным Канальям медные и бронзовые кольца, одно за другим. – Я не шучу. Больше такого барахла не приносите. У меня в кладовой горы ящиков, забитых всякой дребеденью, которую в жизни никому не сбагрить. – Он дошел до плетеного перстня из золота и платины, с бриллиантом и обсидиановыми кристалликами. – Мм… Ну хоть что-то более или менее приличное. Пять солонов ровно. Золото настоящее, но платина – дрянная веррарская дешевка, такая же подлинная, как стеклянный глаз. И я шесть раз в неделю гажу бриллиантами гораздо крупнее.

– Семь и три, – сказал Локк. – Мне стоило больших трудов добыть этот перстень.

– По-твоему, я должен переплачивать из-за того, что у тебя при рождении голова и задница поменялись местами? По-моему – нет. Будь так принято, я бы наверняка знал. Бери пять и считай, что тебе здорово повезло.

– Уверяю тебя, Гарца, еще никто не выходил из твоей лавчонки с мыслью, что ему здорово повезло.

В таком же духе продолжалось и дальше: называлась заведомо заниженная цена, изливались потоки взаимных оскорблений, потом Локк неохотно соглашался, а старик страдальчески скрежетал немногими оставшимися зубами, убирая под прилавок отобранные вещи. Наконец Гарца небрежно сгреб обратно в мешок разную мелочь, не вызвавшую у него интереса.

– Итак, сладкие мои, с меня шестнадцать солонов пять баронов. Всяко выгоднее, чем работать дерьмовозом, верно?

– Ага, или держать ломбард, – ухмыльнулся Локк.

– Очень смешно! – фыркнул старик, отсчитывая шестнадцать тусклых серебряных монет и пять медных, меньшего размера. – Отдаю вам обратно легендарные утерянные сокровища Каморра. Забирайте свое барахло и проваливайте. Увидимся через неделю. Если, конечно, Серый король не укокошит вас к тому времени.

Когда Благородные Канальи, тихо посмеиваясь, вышли из лавки Гарцы, дождь уже ослаб до мелкой измороси.

– Вот уж поистине, как говаривал Цеппи, наибольшей свободой пользуется тот, кого недооценивают окружающие, – заметил Локк.

– О да! – Кало закатил глаза и высунул язык. – Будь мы еще хоть чуточку свободнее – воспарили бы в небеса, как птицы.