Денис Луженский - Тени Шаттенбурга

– Гюнтер! – зашептал он на ходу. – Гюнтер, ты где?

– Чш-ш-ш! А-ай!

Справа вдруг затряслись, закачались зеленые ветки, и снова вскрикнул брат. Забыв о собственном страхе, Ганс рванулся на крик. Злые колючки прочертили по коже белые штрихи царапин, мальчик зашипел от боли и досады… и вывалился на тропинку.

– Гюнтер! Гюн…

Брат лежал под молодым дубом, безвольно раскинув руки, а над ним склонился человек в темной сутане и веревочных сандалиях. Монах! Слава Спасителю!

– Дяденька! – Ганс шагнул вперед, да так и застыл на месте, внезапно разглядев в руке божьего человека короткую дубинку.

– Тихо, сынок, не бойся, – человек в сутане поднял голову, глянул на обомлевшего мальчишку и улыбнулся. Одними только губами улыбнулся, глаза у него остались холодными и злыми. Тут затрещали кусты, на тропу из зарослей выломился другой монах – крепкий и плечистый, как плотогон. Этот не улыбался, лицо его все перекосилось от ярости, столь дикой и злобной, что Ганс поневоле попятился.

– Постой, малыш, – первый незнакомец уже шел к нему, подняв руку в успокаивающем жесте. – Тут дружку твоему вроде худо стало…

Ганс пятился, не в силах оторвать взгляда от дубинки монаха. Навершие ее влажно поблескивало… Точно такой дубинкой дядька Фридрих забивал к ярмарке поросят.

Прочь отсюда! Прочь! Что есть мочи мчаться к мельнице, звать на помощь взрослых! А Гюнтера, наверное, заберет к себе Иисус, ведь душа у него была добрая и чистая…

Он не увидел, как прямо за его спиной возникла огромная фигура. Не человек – настоящий великан беззвучно шагнул к мальчику, и, едва тот повернулся, решившись спастись бегством, сильные пальцы сжали горло ребенка. Ганс с ужасом ощутил, как его приподнимают над тропой, точно кутенка, затрепыхался в железной хватке, замолотил ногами, а потом зажмурился, увидев падающий из поднебесья громадный кулак.

Ганс обмяк в руках у гиганта, и Альма ладонью зажала себе рот, чтобы не закричать, сразу поняла: если пикнет – тут ей и конец. Кошкой она скользнула под еловые лапы, на четвереньках пробежала весь ельник насквозь, а там уж вскочила и припустила к реке вспугнутым зайцем.

Уже возле вырубки чуть не померла со страху, когда кто-то выпрыгнул, шипя, из зеленой крапивной стены. Взвизгнула, шарахнулась в сторону, да только теперь и разглядела: это же Пауль! Охает, трет обожженные ладони.

– Чтоб тебя черт сожрал! Чего наскакиваешь?! Там такое…

Тут она увидела его лицо, и слова встали ей поперек горла. А Пауль молча схватил девочку за руку, поволок за собой, и вот уже оба они мчались к городу, задыхаясь, выбиваясь из сил, но с каждым шагом все больше отрываясь от погони.

За их спинами вздрагивали, будто в мелких судорогах, густые заросли, и было неясно, то ли колышет их ветер, то ли творится там черное и страшное дело.

Окрестности имперского города Шаттенбурга (Shattenburg), Германия, Саксония, к северо-востоку от Цвикау

Сентябрь 14… года

– Попробуйте еще вот этот паштет, отец Иоахим, – предложил барон Ойген фон Ройц. – Гусятина с базиликом и прочими травами.

– Благодарю, благодарю, – цыкнул зубом инквизитор, пододвигая широкую тарелку поближе. – Ваш повар не перестает удивлять меня, право слово. Большой искусник! Пожалуй, он не ударил бы в грязь лицом даже на пирах Лукулла. И как только умудряется сохранять паштет свежим целыми неделями?

– Это его личный секрет, – усмехнулся барон. – Даже я толком не знаю, в чем там суть. Хотя и не очень-то интересовался, признаться. Слышал только, что, прежде чем набить паштет в горшок, повар долго греет посудину в печи, а набив, заливает сверху салом.

– Надо же… Путешествуем в глуши, а стол таков, будто мы приглашены на обед к королевскому министру! И да простятся мне эти слова, но я рад, что сегодня не постный день!

– Благодарю, святой отец. Я передам повару ваши восторги.

Возок переваливался на ухабах, поскрипывали оси, снаружи доносилось всхрапывание лошадей, негромко переговаривалась о чем-то охрана. Узкие оконца пропускали мало света, так что, прежде чем подать обед, оруженосец занавесил их шторками и зажег висевшую над столом лампу под стеклянным колпаком. Заправлена она была самым чистым маслом, поэтому запах не перебивал ароматов трав и пряностей. Сотрапезник должен это оценить. Впрочем, фон Ройц старался не столько для него, сколько для себя. Лампа раскачивалась; по стенам, набранным из широких дубовых досок и обтянутым тканью, метались тени.

– Умм! – Инквизитор с видимым удовольствием облизал деревянную ложку. – Паштет и впрямь удался на славу! Какое достойное завершение прекрасной трапезы!

– Ну почему же завершение? Есть еще очень славный травяной настой: рецептов мой повар знает великое множество, – фон Ройц поставил на стол круглобокий глиняный кувшин, над которым поднимался парок. – Его готовят из листьев ежевики, малины, крапивы, земляники и яблочной кожуры. Он не только вкусен, но и снимает тяжесть от обильной еды.

Священник только восхищенно потряс головой.

– А кроме того, есть груши, финики и… сахар.

– Сахар, говорите, – подозрительно скривился отец Иоахим. – Сарацинская сладость.

– Увы, – фон Ройц развел руками, и поддетая под дублет [1] Дублет – вид средневековой мужской одежды. тонкая кольчуга чуть слышно звякнула, – язык не поворачивается, но нельзя не признать, что магометане кое в чем преуспели лучше честных христиан.

– И вы не гнушаетесь пользоваться их достижениями.

– Что ж, у нас, детей Адамовых, не столь много радостей в юдоли нашей, чтобы отказывать себе в возможности попользоваться хотя бы одной из них.

– Мнится мне, что вы желаете подначить меня, барон, а то и спровоцировать на диспут, – отец Иоахим лишь расслабленно махнул рукой и откинулся на набитую тонкой шерстью кожаную подушку; массивный нательный крест медленно, в такт дыханию, вздымался и опускался на его животе. – Но сегодня я не в настроении, ибо иные мысли меня одолевают. И меньше всего мне хочется сейчас вести споры. Тем более споры с вами.

– Как это понимать, святой отец? Как признание того, что мои скромные познания в теологии и трудах отцов церкви снискали мне толику вашего уважения за те две седмицы, что мы в пути? – улыбнулся в усы Ойген. – Или…

– Вот именно, – инквизитор вдруг подобрался, мгновенно сбросив личину расслабленного сибарита, – или .

«Ну наконец-то, – подумал барон. – Сколько он ждал этого момента? Проверял, задавал вопросы, но повода начать щекотливый разговор так от меня и не получил и вот сейчас, когда мы почти уже прибыли на место, – не выдержал, решил сам взять быка за рога. Что ж, самое время!»