Денис Луженский - Тени Шаттенбурга

– В этих словах не больше силы, чем в кваканье жабы, – произнес настоятель с насмешкой, в которой перетянутой струной звенел гнев. – Рыцарь короны и инквизитор… У твоего имперского соглядатая нет здесь ни власти, ни права вершить свой суд. И если кому-то суждено сгореть, так это мошеннику в сутане, именующему себя отцом Иоахимом. Немедля убирайтесь из моего дома, глупцы! Прочь, пока еще целы!

– Мне велено никого без нужды не убивать, – наемник презрительно сплюнул. – Но дай мне только повод, старик, и мои ребята не оставят тут в живых даже кошку.

Аббат нахмурился, вперив в капитана пронзительный взгляд. Процедил сквозь зубы:

– Вы сами выбрали… – и махнул рукой. Повинуясь этому жесту, собравшиеся во дворе замка монахи вдруг бросились вперед, все разом.

– К бою! – рявкнул Девенпорт, надсаживая глотку: – Бей! Бей, не жалей!

Не дожидаясь, пока враг подбежит вплотную, он сам шагнул ему навстречу. Высокий бенедиктинец вскинул копье, но наемник подбил древко взмахом кистеня и рубанул мечом открывшуюся шею. Труп! Другой монах – плотно сбитый, пыхтящий, точно рассерженный барсук, подскочил сбоку, ткнул гизармой. Капитан легко увернулся, ударил в ответ.

Господь всемогущий, что за безумная схватка! Защитники монастыря, казалось, не ведают страха и ни в грош не ставят собственные жизни. Будь они более умелыми бойцами – отряд Девенпорта не устоял бы против этой звериной ярости и внушающей ужас отваги. А командуй ими умелый солдат, наемников просто смяли бы толпою, невзирая на потери.

– Строй не разбивать! – кричал Оливье, попеременно работая то мечом, то кистенем. – Щиты сомкнуть, парни! Стоять на месте!

Буйная волна атаки разбилась о сбившихся в тесную группу людей, бессильно откатилась, оставив у ворот тела павших. И, прежде чем она нахлынула снова, по подъемному мосту загрохотали копыта лошадей. Еще миг – и во двор ворвались всадники: двое… пятеро… дюжина! Наемники бросились в стороны, освобождая дорогу. Даже неустрашимые бенедиктинцы попятились при виде набегающего коня – огромного, прикрытого кольчужной попоной, несущего на спине настоящего великана в пластинчатой броне. Над начищенным до блеска хундсгугелем [61] Хундсгугель (нем. Hundsgugel – собачий капюшон) – разновидность рыцарского шлема с сильно вытянутым вперед конусовидным забралом. грозно торчали растопыренные железные когти. Стальная птица пала на монахов Ротшлосса, точно ястреб на стайку цыплят; с необычайной легкостью взмыл и опустился тяжелый полуторник, разделив человеческое тело почти надвое.

«Вот и все, – подумал Девенпорт, глядя, как вслед за Дитрихом Шеербахом в толпу монахов врубаются другие всадники. – Конец веселью…»

Свой маленький отряд старший Шеербах сбил из отряженных бургомистром городских стражников, придирчиво отобрав лучших наездников и рубак. Ну эти восемь увальней хотя бы держались в седле и знали, за какой конец хватать меч. Еще дюжина горячих голов, согласившихся штурмовать «гнездилище ереси», сейчас поспешала к замку пешими. Все они бойцам Оливье в подметки не годились, но… авось пригодятся.

Арбалетный бельт звонко лязгнул о шлем рыцаря, другой выбил из седла похуже защищенного стражника. Гейнц Шеербах, ехавший по левую руку от отца, с глухим проклятием вскинул огромную генуэзскую цагру [62] Цагра – вид арбалета. и разрядил ее в бойницу донжона. Попал или нет? Увлеченный схваткой, капитан не разглядел.

– Аббат! Берите аббата!

А вот и Николас. Вчера барон долго убеждал его остаться в городе, но парень все же настоял, что при штурме будет полезен. И сейчас, привстав в седле, он указывал мечом на высокую сухую фигуру в пестром халате. Что ж, дельная мысль: всадники уже разрезали толпу обороняющихся надвое, между отцом Германом и Девенпортом осталось всего лишь двое монахов, растерянно размахивающих копьями. Легкая добыча!

– За мной! – рявкнул Оливье, бросаясь вперед.

Настоятель, несомненно, уже понял: все кончено, братья не удержат прорвавшихся и не выбьют врага за стены. Лицо наблюдающего за бойней отца Германа кривилось от ярости. Девенпорт готов был к тому, что аббат вот-вот побежит, нырнет за двери донжона и попытается запереть их изнутри. Сразу видно: хорошие тут двери, крепкие, массивные, и засов на них небось железный, в руку толщиной, такой быстро не задвинешь.

Оливье с разбегу поднырнул под удар копья, подсек ногу монаха клинком и метнулся мимо второго – пусть с ним Проныра разбирается, а он покамест займется старым попугаем.

Вместо того чтобы бежать, настоятель Ротшлосса шагнул с крыльца навстречу подбегающим наемникам. Сухие руки взметнулись вверх.

– Альмено садис!

Что-то произошло… Нечто невидимое встретило Девенпорта всего в трех шагах от старика, подхватило и швырнуло назад. От удара о землю у него потемнело в глазах. «Дьявольщина! Так и помереть недолго… Вставай, Оливье, ленивая скотина, вставай!»

Он приподнялся, зашипев от боли в ушибленном бедре. Небо над головой заслонило вдруг брюхо вставшей на дыбы лошади, молотящие в воздухе копыта показались оглушенному капитану просто огромными.

– Ги-исмен а-аквило а-а-альгреммн!

«В-в-вуф-ф-ф!» – Ротшлосс содрогнулся, будто гигант-невидимка обнял могучими руками скалу под замком и хорошенько ее тряхнул. Лошадиное брюхо лопнуло вспоротым бурдюком, хлынувшая кровь залила Девенпорту лицо.

«Mon dieu! [63] Mon dieu! – Мой Бог! ( Фр. ) Двигайся, Оливье! Шевелись!»

Он бросил свое непослушное тело влево, выкатился из-под падающей туши и замер, опершись на колено. Внезапно наступившая тишина показалась оглушительной. Сражение вмиг прекратилось, все смотрели на отца Германа, застывшего с воздетыми руками. Подоспевшие солдаты, вбегая во двор, тоже останавливались, а кое-кто из них уже попятился обратно к воротам – прочь от страшно изувеченных тел – трех лошадиных и трех человеческих. Ошеломленный капитан скользнул взглядом по смятому, точно жестяное ведро, шлему, по разорванной попоне из стальных колец…

«Дитрих… это же Дитрих Шеербах!»

Тут человек в измятых доспехах зашевелился и начал медленно вставать. Его отбросило от мертвого коня на добрый десяток шагов, но фамильный меч-бастард рыцарь из руки не выпустил и теперь пытался опереться на него, чтобы подняться. Проклятье, да у старого рубаки после такого полета небось половина костей переломана!

– Недомерки! – проскрипел аббат внезапно севшим голосом. – Жалкие червяки! Решили напасть на меня в моем собственном доме! Дурачье! В моих руках сила Великого Темного!

«Шевелись, Оливье! Шевелись!»

Кистень куда-то подевался, меч… от клинка остался лишь огрызок лезвия длиною в ладонь. Отбросив бесполезную железку, Девенпорт сунул руку за голенище сапога, нащупал припрятанный там стилет… и замер. Чертов аббат смотрел прямо на него – впился взглядом, точно клыки в горло вонзил.