Ирина Богатырева - Кадын

– Твой мужчина ждет тебя у границы чертога, – сказала вдруг Таргатай. Ее голос был тяжел.

– Почему он не уехал в стан? – удивилась я.

– Такая забота! – хмыкнула она и села. Дева убирала краску и вытирала иглу. Таргатай еще морщилась от боли. В ту минуту она была снова похожа на старуху – грузная, хмурая, всклокоченная. Лишь крепкое тело, груди и косы говорили о ее настоящем возрасте. Она заметила мой взгляд и подняла одежду, прикрыв грудь и живот. Одеваться ей было больно из-за свежего рисунка.

– Не мне учить тебя, царевна, ты знаешь законы… – начала она, когда художница ушла спать. Но я ее перебила:

– Я не живу в чертоге, Таргатай. Ты здесь старшая.

Она поморщилась. Ее дух всегда был тяжел и сумрачен, но сегодня она казалась особенно хмурой.

– О чертоге я не говорю, здесь трудно нарушить порядок, – проворчала она по-старушечьи. – Но вы живете не в нем, и я знаю, что вам сложнее блюсти свою долю. И все же я хочу тебе сказать.

Я села перед ней и смиренно закрыла глаза, будто ждала наставления старшего.

– Ты знаешь, что деве Луноликой не до́лжно водить дружбу с молодыми мужчинами, не женатыми и не родственниками. В чертоге мы ограждены от этого, но вы должны сами всегда помнить о том. Пойми, – сказала она мягче, – если хочешь добра этому воину, тебе самой стоит держать его подальше. Всякий мужчина мечтает о сильной женщине, она дает ему самому силу и открывает иные стороны жизни. Луноликой матери дева несет в себе силу сотни дев и тем притягательнее для мужчин. Но если ты честна в своей доле, ты не сможешь дать эту силу ему. И если ты честна с ним, ты не позволишь ему забыть о других девах.

Я открыла глаза и смотрела на нее, чувствуя, как что-то болезненное шевелится в груди. Скажи мне кто-то такое весной, когда я боялась молвы, боялась самой дружбы с Талаем, и я, верно, разревелась бы. Но теперь все было иначе, мой дух окреп. И скажи мне Таргатай просто, что Луноликой матери деве непристойно общение с мужчиной, я рассмеялась бы ей в лицо. Но она сказала другое, и я растерялась: я не думала раньше, что наша дружба может мешать Талаю – неженатому и последнему в роду, наследнику. Я залепетала что-то о том, что он взрослый человек и хозяин своей жизни, что его отец еще жив и ему не пришло время жениться… Таргатай прервала меня, положив руку на плечо.

– Царевна, я знаю, тебе тяжело думать об этом, но и в этом наша жертва Луноликой. Мужчины, добрые и честные, привязчивы сердцем. И он не станет смотреть на других дев, пока ты сама не прогонишь его. Ты должна это сделать, пока не пришло ему время жениться. Потом будет поздно тебе и больно ему.

Я никогда не думала об этом, и вдруг страшная слабость навалилась на меня. Представить, что Талай возьмет деву из другого рода, что у них будут дети, а он сам унаследует род и все свои станы. Сменит шапку, поселится в доме своего отца и будет приезжать к царю на сборы глав. Будет сидеть вместе со всеми в общем кругу, рассказывать новости и не смотреть на меня вовсе… Я не думала так никогда, и думать так мне не хотелось, думать так было тяжелее, чем носить в гору заледеневшие ведра и наполнять опустевший зимой колодец.

Я долго молчала, а после спросила:

– Как поняла ты все это?

– Он сказал мне.

Я вспыхнула и вскинула на нее глаза. Она улыбнулась – довольная, как мне показалось.

– Не бойся. Он не сказал мне ни слова и спрашивал только о тебе. Он сложил шалаш у реки, не уходит и ждет тебя. Он не вспоминал про Очи, словно бы не ее привез еле живую в чертог. И это мне сказало все. Да еще его глаза.

На следующий день я отправилась к реке, чтобы увидеть Талая. За те дни, что я провела в чертоге, выпал снег, и палые листья прихватило морозом. Они звонко хрустели под ногой. Вода струилась среди голых деревьев. Я быстро нашла шалаш, но ни Талая, ни его коня не было рядом. Не так-то ждет он меня, как показалось Таргатай, подумала я и ощутила обиду. Но удивилась себе, села у реки и стала думать, что делать теперь, после слов старшей девы. Права ли она и мне надо отдалиться? Или, быть может, она ошибается, и преданность Талая – всего лишь верность дочери своего царя? Ведь никогда не говорил он мне, что я – та дева, которую он мечтал бы ввести в свой дом. Он добр ко мне – только и всего. И не бросил же он ходить на посиделки. А он видный воин, такого не упустят становищницкие девы.

Так я думала, сидя там, а Талая все не было, и обида в моем сердце росла. Я решила уже, что Таргатайка ошиблась, но и я не права: он свободолюбивый и скрытный, как все мужчины. Мне недоступны его сердце и мысли. И надо прекратить думать о нем, это не подобает Луноликой матери деве…

Он появился в тот миг, когда я уже все, казалось, решила. Я услышала топот коня, что-то во мне сжалось в испуге, и, как желтые листья разом осыпаются с дерева, стоит подуть сильному ветру, так все мысли разом исчезли. Тут и вправду подул ветер, и я обернулась.

Я обернулась – он соскочил с коня в пяти шагах и побежал ко мне, будто я уходила, и меня надо было остановить. Лицо его было таким, словно он мог не узнать меня и боялся ошибиться. Я ощутила себя такой незащищенной, такой открытой и улыбнулась ему. Он опустился на колено и приветствовал поклоном – как деву Луноликой. Он никогда не делал так раньше. Я испугалась и вскочила на ноги. Я смотрела на него сверху вниз и видела его красную шапку с коньком на макушке. Нежность сжала мне горло.

– Поднимись, Талай! Легкого ветра.

– Легкого ветра, дева-воин.

Он встал, но не приблизился, смотрел радостно и смущенно. Мне стало смешно. Все мысли терялись в овраге, сдутые ветром. Я знала, что ни ему, ни мне нет никого ближе друг друга среди людей. О чем думать еще? Мир и тихая радость заполнили сердце.

– Старшая дева сказала, что ты живешь здесь. Почему не поехал в стан?

– Ты знаешь, царевна.

Я смутилась. Я знала, но никогда бы не сказала словами. Чтобы скрыть смущение, я быстро спросила:

– Где ты был?

– Ездил к царю, рассказал о землях Оуйхога.

– Ты рассказал все? И про Чу, и про лэмо?

– Да, царевна. Он отправляет на Оуйхог пастухов. Просил меня показать им путь.

– Но как же Чу?

– Царь решил, что, если жить с ними так же, как темные, Чу не тронут.

– Ты поедешь? – спросила я.

– Отказался бы, если б не встретил тебя. Но ты здорова, и теперь я поеду. Они соберутся к новой луне.

Я снова смутилась от таких слов.

Мы сидели с ним у реки, пока не спустилась из чертога дева, посланная за мной Таргатай. Скрывая усмешку, она стреляла глазами в Талая, пока передавала мне просьбу. Я попрощалась с конником и пошла за ней следом.

Когда мы вошли в дом, там были только Таргатай и та дева, что накануне делала ей рисунки: она опять занималась тем же. Таргатай лежала у огня. Она подняла на меня лицо, поморщилась от боли и снова опустила голову. Приведшая меня дева скользнула мимо, и до меня долетели слова: «Ты была права». После чего она отошла в угол и занялась шитьем кожи.