Юрий Корчевский - Штрафник-истребитель. «Искупить кровью!»

– Да вы проходите, садитесь.

Михаил уселся на лавку.

В избе было чисто и тепло. Потрескивали в печке дрова.

– Сейчас деда приедет, ужинать будем.

Через четверть часа заявился дед, успевший распрячь лошадь и завести ее в сарай.

За окном начало смеркаться. Понятное дело: дни короткие, темнеет рано.

На стол поставили чугунок с вареной картошкой, квашеную капусту, на полотенце положили небольшую краюху черного хлеба.

Облепившие стол дети с жадностью стали есть.

Михаилу стало стыдно. Уселся за стол, как будто бы три дня не ел! Видно же: нужда в семье и картошке рады! В авиаполку кормили неплохо, по крайней мере летный состав.

– Спасибо, я вообще-то сыт. – Он взял и съел одну картофелину, поскольку уж больно вкусно пахло.

Когда домочадцы съели все подчистую, даже крошки хлеба со столешницы собрали, дед водрузил на стол бутыль мутного самогона.

– Давай, сокол, за победу! Вот, вишь, Бог послал тебя. А то одни бабы да ребятенки в избе и выпить не с кем, – вдруг неожиданно пожаловался дед.

– За победу можно.

Дед разлил по стаканам самогон, а из закуски – ничего.

Они чокнулись, выпили. Горло обожгло. У Михаила перехватило дыхание. Ох и крепок самогон, градусов семьдесят, как не более. Михаил и водку-то стаканами не пил, а если употреблял рюмочку-другую, то под хорошую закуску. А тут стакан, а вместо закуски только рукав занюхать и остается.

Он все же пересилил себя, перевел дух, но предательские слезы выступили. По телу стало разливаться тепло, но в горле продолжал стойко ощущаться вкус сивухи.

– Давай еще по одной, чтобы Гитлер быстрее сдох да за здоровье товарища Сталина! – предложил дед.

– Можно, только по полному стакану не наливай, – согласился Михаил.

– Тю-ю! – изумился дед. – Ты что – не мужик?

– Мужик. Только мне летать завтра, а самогон у тебя хороший – убойный прямо.

– Ага! Понравился самогон-то? У меня в деревне он – самый лучший, первач! Подожжешь – синим пламенем горит. Хочешь, покажу?

– Остановись, дедко! Я только что из горящего истребителя, на огонь смотреть не могу!

– Ох, прости дурака старого! Ну, за товарища Сталина!

Дед встал по стойке «смирно». Пришлось встать и Михаилу. В полководческий гений генералиссимуса он не верил, однако и почет вождю не выказать нельзя. Дедушка с виду-то прост, а ну как в НКВД доложит, что сталинский сокол тост за товарища Сталина не поддержал? Воюющая с тайными и явными врагами страна была запугана террором, оболванена пропагандой. Люди боялись делиться сокровенным даже с друзьями. Доносчиком мог оказаться любой – друг, коллега, нельзя было исключить даже жену.

Но, несмотря ни на что, по большому счету люди сейчас воевали не за гений Сталина – за Родину свою, и жизнь клали на алтарь победы за детей, за семью, за малую родину.

Они посидели с часок. Дед все расспрашивал о положении на фронтах, потому как радиорупор был в правлении колхоза «Красный луч» в соседней деревне.

За окном зашумел мотор. В дверь постучали.

– Эй, есть кто живой?

– Наши все дома. Чего надо?

– Летчика не видали?

– А как же! Здесь он, сталинский сокол.

В избу вошел боец из БАО.

– Здравия желаю, товарищ пилот! Мы за вами. Товарищ лейтенант Остапенко доложил, что где-то в этом районе вас искать надо.

Боец покосился на початую четверть самогона на столе. Дед перехватил его взгляд, щедро плеснул в стакан, протянул.

– Хлебни, служивый. Сам лямку тянул, знаю, что это такое.

Боец опасливо покосился на Михаила, тот деликатно отвернулся. Боец понял его правильно, несколькими глотками осушил стакан, крякнул, занюхал рукавом.

– Спасибо, отец! Хорош самогон, до самого нутра пробирает.

Михаил пожал деду руку и поблагодарил за приют.

– Бейте, сынки, супостата! Ничего не пожалеем, лишь бы фашиста одолеть.

Полуторка, подслеповато подсвечивая одной фарой, тряслась на колдобинах, пробуксовывала, подвывала слабым мотором, но ползла.

Михаил прибыл в полк после полуночи. У штаба его встречали Илья и Тимофей. Они обнялись.

– Спасибо, Сергей. Я ведь видел все – как ты «мессера» с хвоста моего снял, как на таран пошел. Я комэску докладную написал. Он обещал о представлении перед комполка ходатайствовать.

– Главное – жив! – вмешался Тимофей. – Не за цацки воюет. Э, да от вас обоих попахивает.

– Дед меня в деревне самогоном угостил, – смешался Михаил.

– Да и я принял на грудь. Сегодня пятерых наших сбили, а вернулся ты один, – сказал Илья. – А в полку самолетов осталось раз-два и обчелся. В первой эскадрилье – два, во второй – в нашей – два и в третьей – один, комэска. Ладно, чего стоим на морозе? Кушать хочешь?

– Не откажусь.

– Пошли. Я попросил в столовой, чтобы на тебя оставили.

Илья взял Михаила под локоть и увлек в столовую. Там он сел напротив и смотрел, как Михаил с аппетитом ест.

– Ты рубай, я уже наелся. Чую я, скоро нас на переформирование отправят. Самолетов почти не осталось, летчиков – тоже.

Действительность оказалась хуже. Оставшиеся самолеты и летчиков передали в другой полк, а безлошадных летчиков – техсостав – отправили в ЗАП, в Москву. Так Михаил расстался с Остапенко.

Долго добирались до Москвы. Самолетом минут сорок всего лететь, а на машинах ехали чуть ли не двое суток.

Войска Гудериана не дошли до Тулы – столицы оружейников – всего четыре километра. Встретив ожесточенное сопротивление и понеся тяжелые потери, немцы перегруппировались и изменили направление удара на Каширу. Колонне авиаполка чудом удалось проскочить по шоссе.

Москва встретила их неприветливо. Летчиков сразу же отправили в Горьковскую область, на станцию Ситка, во 2-й ЗАП. Дороги в том направлении посвободнее оказались, но и туда добирались больше суток. А мороз крепенький, кузова грузовиков открытые – ветерком продувало до самых костей. Летчикам в меховых комбинезонах – еще ничего, но техсоставу в куцых шинелишках да телогрейках совсем плохо приходилось. Но все плохое, как, впрочем, и хорошее, когда-нибудь заканчивается.

По прибытии старший сопровождающий построил остатки полка.

Не утерпел Михаил, вытянув шею вперед, оглядел строй. Жалкое зрелище представлял полк. Летчиков всего восемь, механиков, оружейников, техников, прибористов – десятка четыре. Фактически – эскадрилья, а не полк.

Перед строем вышел комиссар полка, в котором служил Михаил, незнакомый майор. Майор шагнул вперед, приложил руку к шапке, приветствуя личный состав.

– Я – майор Семенов, командир второго запасного авиаполка. Отныне вы все – переменный состав, обучение – два месяца. После переподготовки, по мере укомплектования экипажей летным и техническим составом, а также самолетами, формируется полк. А дальше – по приказу штаба ВВС. Вопросы?