Нил Клейд - Человек-паук. Последняя охота Крэйвена

– Не получится, не получится.

Эдвард закрыл глаза и попытался забыть о боли в животе. Ему хотелось пить, но полагающуюся ему порцию он уже выпил, и в ближайшие три часа ждать еды и воды не стоило.

Есть хочу!

– Молчи, я тоже хочу. – Урчание в желудке Эдварда было настолько громким, что эхом отражалось от стен тёмной, мрачной комнаты.

Разберись ты с этой клеткой!

– Нет, хватит боли, хватит страданий.

Паука нет уже несколько часов, может, в этот раз он забыл включить напряжение.

– Не хочу проверять. Больно. Боооольнооо.

Вдруг он забыл? Вдруг он забудет и еду принести?

В голову Эдварда закралось сомнение. Паразит всегда напоминал о наихудшем варианте развития событий, чтобы побудить Эдварда к действию.

Голоден, Эдвард?

Его желудок снова заурчал.

– Ещё как.

Дни, прошли дни с тех пор, как он притащил нас в это тёмное место, с тех пор, как мы…

– Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ! – Эдвард хлопнул себя по щекам и завизжал, чтобы не слышать голос Паразита. Но как бы тот ни был голоден и слаб, Эдвард понимал, что ничего не выйдет.

…были свободны, гуляли на поверхности и ели что пожелаем, кого пожелаем, а теперь я голоден.

– Да заткнись же! – Эдвард вскочил и замахал руками, будто защищаясь от своего невидимого напарника.

Опустив руки, он уставился на уже ставшие привычными прутья металлической решётки.

Давай, попробуй.

– Ты прекрасно знаешь, чем это закончится. Нам будет больно.

А вдруг не будет? Вдруг в этот раз случится по-другому?

Оба знали, что это самообман и что всё будет как обычно, стоит только Эдварду дотронуться до решётки. За последние дни ничего не изменилось (в тёмной, холодной клетке Охотника они потеряли счёт времени, и Паразит не знал, сколько именно дней прошло). Тем не менее терять было нечего.

Переминаясь с ноги на ногу, Эдвард медленно подобрался к решётке. Не дойдя немного, он вытянул шею и попытался разглядеть, что находится снаружи. Как обычно, не увидев ничего, он стал решать, что делать дальше.

Дотронься до клетки, Эдвард, я есть хочу.

– Хочу есть…

Эдвард протянул руку и дотронулся тремя пальцами до изогнутого стального прута. Решётка загудела и вспыхнула холодным голубоватым светом прямо перед глазами Эдварда. По прутьям пробежали электрические разряды, ток переметнулся на пальцы Эдварда, на его руку, и тонкая, израненная кожа воспламенилась. Эдвард завыл от боли и отшатнулся, хватаясь за обожжённую руку. Он замахал ей в воздухе, пытаясь остановить болезненное жжение, но разряд уничтожил множество нервных окончаний, и Эдварду было больнее, чем когда-либо в жизни. Паразит отчаянно заголосил в его голове, и Эдвард забился обратно в угол зализывать раны.

– Говорил я тебе, говорил, а ты не слушал! Теперь мне так больно! – Эдвард сунул руку в рот и сжал зубы, чтобы не кричать.

Не сработало.

Эдвард, я так голоден, нам надо освободиться, сбежать, поесть.

Где-то высоко грянул гром, напоминая Эдварду о том, как он жил ещё несколько недель назад. Он скучал по своему уединённому подземному жилью. Да, ему было одиноко, но он мог свободно гулять и есть, пользуясь умением Паразита вынюхивать пищу. Да, он был несчастен, его преследовали боль, страх, голод и плохие воспоминания…

Но мы были свободны.

Клетка. Эдвард ненавидел, ненавидел, ненавидел клетку. Озлобленный, ошалевший от боли, он снова поднялся и подскочил к решётке. Подвывая громовым раскатам (или барабанам, или ехидному голосу человека-ползуна, человека-паука), он кинулся на прутья. Металл затрещал под действием тока, руки и грудь Эдварда начали поджариваться, но он лишь оскалился и гневно плюнул на решётку. В глаза полетели искры.

Наконец боль стала нестерпимой. На мгновение Эдвард повис на прутьях, его обожжённая плоть и шерсть прилипли к стали. Он ревел, как ребёнок, во рту пересохло, язык будто окостенел. Зачем он оказался в этом ужасном месте, зачем этот человек побил его и притащил сюда? Эдвард понимал, что может остаться здесь навсегда, его желудок болел, и он жаждал вырваться на свободу.

Он отполз от решётки обратно в угол и свернулся клубком, пытаясь облегчить боль и дрожь. Покачиваясь туда-сюда, он размышлял о том, как долго ещё продлится его заточение.

В его голове продолжал верещать и жаловаться Паразит, наполняя сознание Эдварда ненавистью и злобой. Паразит утверждал, что придёт момент, когда они освободятся из клетки жестокого Человека-паука.

«Да, – утешал Эдварда Паразит из своей клетки в клетке. – Тогда мы отомстим и наедимся до отвала, обглодаем плоть с костей, сожрём жирное мясо, мы будем есть где захотим, когда захотим и кого захотим, и ты наверняка знаешь, Эдвард, кого, такого вкусного и горячего, мы съедим в первую очередь…»

Эдвард кивнул и прошипел сквозь зубы:

– Чччеловека-паукаааа…

КУЛАК ПИТЕРАударил Крэйвена в челюсть, с губ Охотника брызнула кровь. Зрение Питера заволокло красной пеленой.

Я убью его. Один из нас сегодня умрёт, и это буду не я.

Глаза Крэйвена подёрнулись влагой, и на мгновение показалось, что удар Питера повредил что– то важное, но Крэйвен лишь повернул голову и сплюнул кровь прямо на собственный костюм.

Он забрал МОЙ костюм, МОЙ костюм и очернил моё имя, моё доброе имя!

Охотник улыбнулся Питеру самодовольной, гадкой ухмылкой.

Крэйвен, я убью тебя. Убью за всё, что ты со мной сделал.

Питер вошёл в раж и со всей силы врезал Крэйвену кулаком в живот, после чего схватил его за грудки и пристально посмотрел в стеклянные, опьянённые зельями глаза Охотника. Питер ждал, что Крэйвен ответит на его удары, но тот лишь стоял, опустив руки, словно так и надо.

Возможно, таков был его план. Крэйвен не прятался, а спокойно дожидался Человека-паука у себя дома, будто желая, чтобы тот нашёл его и избил.

Что ж, Питер не собирался обманывать его ожидания.

– Крэйвен, тебе это понравится, – сказал он. – Ты почувствуешь всё, что чувствовал я, тебе будет так же больно, как мне…

Так же больно, как мне. Как всей моей сущности.

Две недели под землёй. Две недели без Мэри-Джейн.

Он был мёртв и похоронен, а Крэйвен в это время расхаживал в его маске, позоря и извращая всё, что символизировал Человек-паук, не гнушаясь даже убийством.

Страдание – слишком мягкая кара для этой скотины.

Крэйвен усмехнулся в ожидании нового удара, но тут зрение Питера помутилось, в глазах потемнело, и смех Крэйвена превратился в дикий клёкот. Перед глазами Питера возникла другая фигура, с жёлтыми злобными глазами, выглядывающими из-под потрёпанного, проеденного червями оранжевого капюшона.