Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна

А только пробить ее, чтобы наружу все тайное полезло. Иначе никак…

— Я, государыня.

— Так почему бы и не выйти? Богат, стар, на руках тебя носить будет.

Наталья сверкнула глазами, но ответила пока еще кротко.

— Не люб он мне, государыня.

— Так ведь тебе и другой никто не люб. Ни царевич Ираклий, ни сын боярский, ни купец… сватались к тебе уже, не проще ли в монастырь, да не морочить людям голову?

Наталья вспыхнула красными пятнами. Софья усмехнулась.

— По моей просьбе все о тебе разузнали. Бегала ты в деревне, сопли подолом вытирала, ни дать ни взять девка-лапотница. Но Матвеева ты не упустила. За кого б ты замуж ни вышла — все одно боярину верна будешь, благодарить весь век, что из нищеты тебя вытащил. А мужа в спину бить станешь?

— Не стану.

— Знаю я, что не люб тебе никто, а ежели мужа немилого обвести — это и не предательство вовсе, так ведь ты рассуждаешь?

— Плохо вы обо мне думаете, государыня!

— Я пока о тебе вообще не думала. Мой отец заблуждается — его и беда. Мне ты ничего сделать не сможешь. Поцарствуешь десять лет, да и в монастырь.

— Государыня!

— Неуж не знаешь, как у нас вдовые царицы заканчивают? У тятеньки моего сыновей хватает, все не перемрут, так что власти тебе не видать. Да и эти десять лет… Думаешь, легко царицей быть? Это кубло змеиное мать мою в могилу свело, оно и тебя зажалит. Мамки, тетки, боярыни, сударыни… Сама в монастырь сбежишь. Еще и умолять будешь, чтобы отпустили.

Наталья давно бы сбежала, но двери были снаружи заперты, и ждал там Ванечка Морозов, проводивший девушку к Софье. Оставалось только огрызаться, потому что девчонка за столом была серьезным противником. Она говорила чудовищные вещи и пристально смотрела на Наталью, ожидая реакции. И что ужаснее всего — ведь не лгала. Могло так и случиться, что по ее слову сбудется. И тогда — только в петлю.

Что может быть хуже для женщины, чем любить одного, а попасть в руки к нелюбимому?

— Матвеев зря боится, за моего отца тебе никто бы замуж выйти не препятствовал. Поменялись бы Милославские на Нарышкиных — только и дела.

— Матушка ваша была из Милославских…

Софья фыркнула. Тема была болезненной: род Милославских уже начинал искать подходы к ней и к Алексею на предмет материальной выгоды — по рукам бить не успевали.

— Это сейчас не важно. Важно другое. Алексей на тебе жениться не может.

— Почему?!

— Потому что ты — никто. Просто ничтожество с большими титьками, которые были удачно выставлены под носом у моего отца.

И вот теперь Софья действительно пробила броню женщины.

— Да как ты смеешь!

— Не нашлось бы тебя — Матвеев бы любую другую девку подобрал.

— Да я… да ты!!!

Какое там уважение! Наталья задохнулась от гнева — и боли. А Софья продолжала наносить удары — жестко, безжалостно, расчетливо.

— Брак с тобой — пустышка. Мой отец уже совершил эту ошибку, поэтому может ее и повторить. Брат так поступать не должен. Принцесса датская, или французская, возможно, мы поищем в Италии или Испании — но не ты. И никто другой из местных девок.

Наталья в гневе сделала шаг. Теперь они с Софьей были совсем рядом.

— А вот это не тебе решать!

— А что? Будешь добиваться своего?

Софья не боялась — и это бесило. На губах девочки играла насмешливая улыбочка — и Наталья, протянув руку, схватила ее за запястье, мечтая раздавить наглую соплячку, которая посмела…

Она посмела…

— Я! Алексея! Люблю! Ты… дрянь малолетняя!!!

— И тебе плевать, что своим замужеством ты ему перекроешь многие ходы?

— Я его сделаю счастливым!

Наталья и не задумалась.

— Ага, — Софья словно не чувствовала впившихся в руку пальцев. Хотя синяки останутся… ну да ладно. Не умеет эта девица кости ломать. Или как в гареме — уязвимые места находить. Там-то это искусство, а здесь… — Значит, Лешка в тебя влюбляется, вы сбегаете — и он навлекает на себя гнев отца.

— Погневается — да простит! В ноги кинемся…

— А если не дадут? Прочь погонят!

И вот тут Наталья заколебалась. Но потом…

— Алексей законный наследник. Да и в Польше его коронуют…

— А потом?! Огневается отец, Федьку наследником назначит — войной на свою страну пойдете?

Софья нарочно подпускала в голос истеричные нотки. Давно известно, что истерика штука заразная, но Соня, еще в бытность свою в двадцатом веке, заметила одну особенность. Пронзительные крики что-то отключают в мозгу у человека, даже если орет не он, а на него. Становится сложнее критически воспринимать действительность, человек начинает дергаться… почему так?

Черт его знает! Она не читатель, она писатель!

— Не понадобится воевать! Все хорошо будет! Поддержат нас — наверняка!

Да уж кто бы спорил. И вас поддержат, и Федора направят, найдется кому подгадить…

Софья пристально смотрела на девицу.

И — последний удар. Уже нарочито спокойно и насмешливо.

— А ведь ты себе врешь, девка. Не будь Алексей царевичем — ты бы в его сторону второй раз и не взглянула.

— Гадина ядовитая!

Наталья отскочила как ошпаренная.

Софья пожала плечами.

— Гадина. Только ты учти — я правду сказала. Жениться на тебе Алешка может, да вот что ты дашь-то ему?

Наталья задумалась. А ведь и верно. Что?

Три огурца да пять поросят? И родственников полчище?

— Мой род древний…

— Да и что с того? И древнее есть.

— Да только не Романовы.

— Зато корона на отцовской голове, а не на чужой, — Софья усмехнулась. — Нас скоро хватятся. Иди, подумай над моими словами. Ежели чего хорошего надумаешь — через Алексея передашь.

— Ч… что?!

Если бы под ногами Натальи разверзлась пропасть — она и то не была бы так удивлена. Софья усмехнулась.

— Ему тот храм понравился. Так что… молитесь. И не серчай. Ты себя старалась с лучшей стороны показать, а мне хотелось со всех посмотреть. Ваня!

Дверь распахнулась.

— Ванечка, ты не проводишь девушку?

Иван Морозов кивнул и сделал Наталье приглашающий взмах рукой. Та развернулась — и кораблем поплыла по коридору, кипя от возмущения. Но надолго ее не хватило.

— Ну и…! Господи, прости меня, грешную!

— Довела? — Иван чуть улыбнулся. — Она это умеет.

Наталья развернулась, поглядела возмущенно.

— И все это терпят! Да ее в монастырь надо! Как ведьму! На хлеб и воду!

Синие глаза холодно сверкнули, но парень промолчал. Развернулся, пошел по коридору. Наталья последовала за ним, вся кипя от ярости. Она все еще была в бешенстве, когда за ней пришел Матвеев — и эта злость сделала ее особенно хорошенькой. Окрасила румянцем щеки, заставила сверкать глаза, сделала голос особенно звонким.

Царь был очарован.

А Наталья все искала глазами царевича, но он так и не появился.

Оно и неудивительно. Троица сидела там же, где получасом раньше Софья беседовала с Натальей. Парни слушали отчет девочки, которая задумчиво вертела в пальцах гусиное перо.