Серж Брюссоло - Клятва огня

– Белые бабочки! – продолжали кричать они, незряче уставившись на юношу до предела расширенными зрачками.

– Слишком уж шумно они веселятся, – заметила Анаката. – Как пьяные… хотя готова дать голову на отсечение, они ни капли в рот не брали.

– По-моему, они тут все спятили, пока мы были на озере, – проворчал Нат, когда они немного отошли в сторонку. – Никто даже не заметил, что сильно похолодало. Я только что видел людей, которые продолжали работать без рубашек как ни в чем не бывало.

– И все же они мерзнут, – прибавила Анаката. – У них кожа в мурашках и губы посинели. Им так же холодно, как и нам. В общем, похоже на то…

– Что их околдовали, – договорил Неб Орн с гримасой отвращения.

– Ну да, – вздохнула девушка. – Словно на город наложили какое-то заклятие, чтобы никто не заметил, что происходит нечто очень странное.

– Это напало на них неожиданно, – прошептал Нат. – Здесь было такое же лето, как и везде на озере, а потом что-то случилось, пока мы гребли к берегу… Не знаю что. И вдруг резко похолодало.

– Им чем-то воздействовали на мозг, – предположила Анаката. – Возможно, вода отразила какое-то излучение, поэтому на нас оно не подействовало.

Чуть дальше на углу улицы они едва не споткнулись о труп старика. Он явно замерз до смерти, и кристаллики инея осели на его седой бороде. Его мертвое лицо улыбалось, как будто смерть застала его прямо посреди раската смеха.

– Я же его знаю! – ахнула Анаката. – Это Сарок, он жил по соседству с моими родителями… Во имя богов! Хоть бы с ними ничего не случилось…

И она ринулась вперед, оскальзываясь на обледеневшей тропе.

Дверь открыла ее мать и, вопреки обычаю, встретила ее с радостной улыбкой. Отец тоже вскоре вышел им навстречу, жизнерадостно похохатывая и приглашая всех выпить с ними по стаканчику самогона, который он сам гнал тут же, в сарае.

Нат слишком замерз, чтобы отказаться от такого предложения, однако непривычная улыбчивость хозяев вновь возбудила в нем подозрения. Похоже, родители Анакаты, как и прочие жители поселения, стали жертвами какого-то колдовства.

Он попытался завести разговор о странных климатических аномалиях, которые ни с того ни с сего обрушились на озеро, но хозяева его как будто не слышали. Отец только и повторял: «Снег… Это красиво, снег! В юности я видел гравюры… Говорят, в Японии часто шел снег. Дедушка мне об этом рассказывал. Я-то родился не на Земле, да и мои родители тоже. Снег… кажется, по-японски это будет юки. Юки , снег! Мой дедушка любил повторять: Ватаси ва самуи десу … Мне холодно!»

– Не стоит нам торчать здесь! – наклонившись, прошептал Неб Орн на ухо Нату. – Эти ребята совсем ничего не соображают. Надо пойти посмотреть, что творится снаружи.

Анаката, пусть и без особой охоты, согласилась отправиться с ними на разведку и попыталась выпросить у матери какие-нибудь теплые вещи, но у хозяев дома их не оказалось. Обычно на берегах озера стояла тропическая жара, так что селяне обходились минимумом одежды. Правда, отец девушки отыскал на чердаке старое одеяло, которым друзья и накрылись, прежде чем нырнуть в разгулявшуюся метель.

На борту космического корабля «Радуга Омеги»,

03 ч 56 мин по официальному времени туманности Дракона

За последние часы положение во внутренних отсеках корабля значительно усугубилось. Снег завалил двери и заглушки иллюминаторов, и теперь для того, чтобы пройти из одного отсека в другой, приходилось браться за лопату. Число умерших неуклонно росло. Так и не очнувшись от сна в своих саркофагах, они превращались в ледяные статуи. Сначала их кожа становилась прозрачной, потом наступал черед мышц, внутренних органов… в конце концов даже кости скелета превращались в стекло. Зрелище одновременно кошмарное и завораживающее…

– Тепловые емкости на нуле, – доложил Акенон, старший механик. – Больше из них ничего не выжать.

Больные зароптали. Недовольные сбивались в тесные группки, что-то обсуждая вполголоса. Среди них было немало тех, кто страдал недугом в поздней стадии, и в их крови уже кристаллизовались крохотные льдинки. Некоторые уже почти не могли двигаться. Доране едва хватало мужества смотреть на них, говорить с ними. Даже в некоторых машинах сталь испытывала те же проблемы: ее молекулы перестраивались, мутировали, так что даже самые прочные инструменты становились хрупкими, как хрусталь. Болезнь не щадила никого.

– Если так будет продолжаться, – негромко сказал помощник пилота, – корпус корабля тоже превратится в стекло и при приземлении разобьется, как стакан о кухонный пол.

Все уцелевшие собрались на погребальную церемонию, в конце которой тела погибших отправили в космическое пространство. На душе у собравшихся было тяжело: все понимали, что и для них дни уже сочтены.

Дорана сбежала в свою каюту. Ей было скверно: она чувствовала себя слабой, больной, жалкой… Тело настойчиво требовало хоть крупицы тепла. Ногти на ее пальцах уже казались выточенными из стекла, а соски грудей стали твердыми, как алмазы, и неприятно царапали грубую ткань форменной блузы.

Смахнув с зеркала слой изморози, она уставилась на свое отражение. Ей всего двадцать три года, а волосы уже совсем белые. И глаза, которые раньше были голубыми, теперь стали блекло-серыми. Конечно, она не единственная, с кем происходят подобные превращения, но разве это могло послужить утешением?

– Налюбоваться не можешь? – гнусно хмыкнул Горн, просовывая голову в дверную щель. – Незачем прихорашиваться, все равно заниматься шашнями сейчас некогда. Балтор требует нас к себе. Имею честь сообщить тебе, что ты назначена в отряд проникновения.

– А остальные кто? – поинтересовалась девушка, стараясь скрыть отвращение.

– Я, само собой, – ответил Горн. – А также мои товарищи по повышению Бальд и Марнем.

Дорана стиснула зубы. Убийцы с новенькими погонами… Худшей компании и представить себе нельзя! Едва ли на всем корабле мог найтись кто-то отвратительнее этих выслуживающихся изо всех сил юнцов, только что дорвавшихся до офицерского чина. Бездушные хищники, убивающие с улыбкой… как раз такие, каких любит господин Балтор, главный военачальник.

– Иду, – кивнула она.

Она еще раз убедилась, что тщательно застегнула свою серую спецназовскую форму. С тех пор как она решила взбунтоваться, она постоянно опасалась выдать себя какой-нибудь глупой ошибкой. Никто, никто не должен заранее догадаться, что она задумала.

Вслед за мужчинами она направилась в штурманскую рубку. Они уже не могли стоять спокойно от нетерпения. Так бывало при каждом вторжении. Ни жалость, ни сострадание не были им знакомы. И она была такой же… поначалу. Теперь ей было отвратительно вспоминать об этом. Как она могла раньше быть такой дрянью? Кровожадной самкой-берсерком, которую одна только мысль о бойне приводила в состояние сексуального возбуждения?