Гай Гэвриел Кей - Гобелены Фьонавара (сборник)

Что, впрочем, его печали не умаляло. Он теперь лучше понимал ее красоту, все они теперь это в какой-то степени понимали, и все теперь знали ее прежнее имя. «Ах, Джиневра!» – вот что вырвалось тогда у Артура, и разве была в каком-либо из миров судьба более жестокая, чем у этих двоих? И у еще одного человека, третьего?

Лорен провел этот день в одиночестве, терзаясь неспокойными мыслями. Мэтт и Брок были то на плацу, то в оружейной палате, щедро делясь своим богатым опытом и знаниями в области оружия и доспехов с капитанами королевской стражи. Тайрнон, прагматизм которого мог бы оказаться сейчас весьма полезным, был, к сожалению, в Северной твердыне. Сегодня к вечеру ему должны были передать весть о предстоящем походе; и он вместе с Бараком непременно тоже отправится в Гвен Истрат.

Разве когда-либо хоть один мужчина, хоть один маг, посвятивший себя изучению Небесной премудрости, мог настолько приблизиться к Дан Маре? Лорен только головой покачал и подбросил в огонь еще полено. Ему было холодно, и не только из-за зимней стужи. Как случилось, что в Бреннине осталось всего два мага? Там, правда, никогда и не могло быть их больше семи; так постановил Амаргин, когда впервые создал Совет. Но двое, всего двое, да еще в такое время! Все уходит от них, ускользает, и, похоже, разными путями.

Вот сейчас оба мага Бреннина отправляются воевать с Могримом, но ведь там должен был быть и третий. Во Фьонаваре всегда было не меньше трех магов. Но этот третий вступил в сговор с силами Тьмы. И сейчас находится на острове Кадер Седате, на опасном зачарованном острове, который давно уже перестал быть священным. И в руках у этого предателя Котел Кат Мейгола, с помощью которого он может возвращать недавно умерших к жизни.

И теперь, что бы еще ни выскользнуло у него, Лорена, из рук, им это дело нужно довести до конца. Ему и Мэтту. «Уж мы-то свою битву не пропустим», – сказал он тогда гному.

Сперва надо покончить с этой зимой, а потом – с Метраном.

Наступила ночь и принесла такую метель, какой еще не бывало. Ветер выл и свистел над Равниной, и гнал в Великое королевство Бреннин целую стену снега. Снег засыпал поля и дома крестьян. Толстым одеялом укрывал леса. Свет луны не мог пробиться сквозь крутящуюся снежную мглу, и внутри нее, казалось, движутся некие нечеловеческие порождения Тьмы и Ужаса, и вой ветра был похож на их торжествующий хохот.

Дариен лежал в постели, прислушиваясь к этому вою. Сперва он думал, что ему просто снова снится страшный сон, но потом понял, что не спит, хотя ему все равно очень страшно. Он даже одеяло на голову натянул, пытаясь заглушить те голоса, которые слышал в вое ветра.

Голоса звали его. Звали его поиграть с ними вместе в темноте, в самой гуще пляшущих снежинок. Потанцевать в этой непроглядной метели. Но Дариен был всего лишь маленьким мальчиком, и ему было страшно; он бы, наверное, умер от страха, если б только попробовал выйти из дома в такую пургу, хотя здесь, на берегу озера, пурга была все-таки не такой сильной, как на Равнине.

Финн что-то такое объяснял ему на этот счет. Говорил, что это мать Дариена, его настоящая мать, которая почему-то не может быть с ним вместе, но все время защищает его, своего маленького сынка, делает холода здесь не такими жестокими, а его постельку такой мягкой и уютной, потому что очень любит его. Все они его любили; и Вэй, его вторая мать, и даже Шахар, его отец, который возвращался домой с войны всего однажды, незадолго до того, как они перебрались на озеро. Он тогда подхватил Дариена на руки и высоко подбросил, и это было очень весело и здорово, и он засмеялся. А потом Шахар сказал, что Дари такой уже большой, что скоро обгонит Финна, и тоже засмеялся, вот только смех у него был какой-то невеселый.

Финн был его братом и самым замечательным человеком в мире. И он любил Дари больше всех на свете. И ужасно много знал и все-все мог ему объяснить.

Именно Финн объяснил ему тогда, что означала шутка отца насчет того, что Дари скоро перерастет Финна. Дари пришел к нему весь в слезах, он считал, что это неправильно и он никак не может стать больше Финна, да еще и скоро, как сказал отец. Что-то в этой шутке было не так.

А Финн надел на него свою куртку и башмаки, из которых сам уже вырос, и повел гулять. Дари больше всего на свете нравилось гулять вместе с Финном. Они валялись в снегу, но только когда снег был свежевыпавший и пушистый, и оба в конце концов становились белыми с ног до головы, кувыркаясь в сугробах. И Дари всегда так смеялся, что начинал икать.

Однако на сей раз Финн был почему-то очень серьезен. Иногда он бывал таким вот серьезным и в таких случаях заставлял Дари слушать его очень внимательно. И он сказал, что Дари не такой, как другие маленькие мальчики. Что он особенный, потому что его настоящая мать тоже особенная и тоже не такая, как все, а потому он и станет больше, сильнее и умнее, чем все остальные мальчики. Чем даже он, Финн. А означает это, сказал Финн, всего лишь то, что Дари обязан быть и лучше всех остальных – добрее и храбрее, чтобы БЫТЬ ДОСТОЙНЫМ (так сказал Финн) той ЖЕРТВЫ, которую принесла его мать.

И он, Дари, должен постараться очень любить жизнь и все на свете, кроме Тьмы.

Потому что Тьма, сказал Финн, это та самая сила, что вызывает такие ужасные метели и бури. Как та, что воет сейчас за стенами дома, – это Дари уже знал. И большую часть времени он эту Тьму ненавидел, как и велел ему Финн. Вообще-то он старался ненавидеть Тьму все время, но иногда он слышал те веселые голоса, и они, хотя чаще всего они его все-таки пугали, иногда казались ему совсем не страшными. Порой он даже думал, что было бы очень здорово отправиться вместе с ними и поиграть.

Но только тогда ему пришлось бы расстаться с Финном, а этого он никогда и ни за что не сделает! Дариен выбрался из кроватки и натянул вязаные домашние тапочки. Потом отодвинул в сторону занавеску и прошлепал по полу мимо той кровати в углу, где спала их мать, к дальней стене, где стояла кровать Финна.

Финн не спал.

– Ты чего так долго не шел? – шепотом спросил он. – Залезай, братишка, вместе скорей согреемся. – Счастливо вздохнув, Дари быстренько сбросил с ног тапки и заполз под одеяло поближе к Финну, который подвинулся, освобождая малышу нагретое местечко в постели.

– Там опять эти голоса, – пожаловался Дари.

Финн ничего ему не ответил. Просто обнял и прижал к себе. Здесь, рядом с братом, голоса были не так слышны, и Дари, уже засыпая, услышал, как Финн шепнул ему на ухо:

– Я люблю тебя, малыш.

Дари тоже очень любил Финна, но сил сказать это уже не было. А когда он уснул, ему снова приснились те призрачные и страшноватые существа, что звали его в вое ветра, и он пытался рассказать им о том, как сильно он любит Финна.