Юрий Никитин - Святой Грааль

Олег обнял Томаса, потащил к месту схватки:

— Не надо, пуп развяжешь... На эту клюку ушло пудов сорок железа, ежели не больше. У них и цепи такие, и вериги.

— Зачем? — спросил Томас потрясенно.

— Чтобы тяжелее таскать, — объяснил Олег лаконично.

Томас повернул голову, смотрел с недоверием, но лицо калики было абсолютно правдивым.

— Зачем? — повторил он.

— Это и есть подвиг в русском понимании. Подвижничество! Что побороть дракона! Вот себя побороть... Нет зверя лютее, сильнее, хитрее. Всегда берет верх: где хитростью, где лаской, где упрямством, где сладкими речами...

Они подошли к каликам, что устало расселись на огромных трупах чудовищ. Некоторые тяжело дышали, смотрели исподлобья, один тряс окровавленной ладонью, другие тихо переговаривались, сблизив головы.

Старик с бородой веником, в изодранном еще больше плаще, встретил Томаса и Олега визгливым старческим голосом:

— Кто такие, а?.. Два сморчка, а поди ты... звери из самой преисподней за ними бегут! Неужто такие важные? Да вас можно зайцами затравить!

Томас вспыхнул, бросил ладонь на рукоять меча. Олег ухватил за локоть, сказал мирно:

— Кто судит по одежке... Вот мой спутник из страны англов, это бывшие Оловянные острова, тоже решил было, что такие оборванцы не побьют зверюк!

Старейшина сказал все еще раздраженно:

— Оловянные острова?.. А, Страна, Рудых Волков?.. Куда Тавр увел староверов?.. Конечно, откуда им там знать старые пути. А ты, конечно же, не сказал?

— Других дел под завязку, — ответил Олег.

Подошел, волоча распухшие ноги, сгорбленный старик с грязно-серой бородой, заткнутой за веревочный пояс. На шее звякала толстая железная цепь. Каждое звено было в кулак, конец волочился по земле, прочерчивая широкую полосу. Обжегшийся на невинной с виду клюке, Томас всмотрелся внимательнее, вдруг ощутил, что в каждое звено вбито железа больше, чем в его тяжелый боевой доспех.

— Остановимся, пообедаем? — поинтересовался старик с надеждой в голосе.

Старик с бородой лопатой зло огрызнулся:

— Опять?.. Ты же вчера ел! Мог бы до завтрашнего ужина погодить. Укрощать надо зверя в человеке, ломать хребет!

Томас бросал украдкой взгляды по сторонам. Калики сидели рядами на спинах убитых зверей, печальные и нахохленные, как голодные вороны под дождем. Один ходил между чудовищами, тыкал посохом в пасти, рассматривал зубы. На нем хмуро поблескивал пояс — широкий, плотный, со странными письменами, вырезанными в металле.

Старейшина проследил за взглядом блистающего доспехами рыцаря, в острых глазах что-то мелькнуло:

— Впрочем, малость отдохнуть можно. Только не поддавайтесь соблазнам, не поддавайтесь! Слуги Чернобога подстерегают!.. А с заходом солнышка снова побредем, меньше жары и мух.

Костер разожгли далеко от дороги, трупы зверей сволокли в огромную яму и забросали сверху землей, камнями и бревнами. Правда, сперва разделали пару зверей — кто ножом, кто руками, — и Томас отвернулся, не в силах видеть ужасающие внутренности, совсем не похожие на внутренности оленя, кабана или даже медведя.

Старейшина калик сам проследил, чтобы печень выдрали у самых крупных зверей, и вскоре над зеленой долиной потекли странные ароматы. Томас сидел смиренно, где посадил Олег, ноздри жадно ловили запах свежеподжаренной печени, но глаза испуганно шарахались от дальней дороги, видимой отсюда как извилистая светлая лента, что вдруг пошла темными пятнами, в одном месте совсем оборвалась, а затем восстановилась с великим трудом, выползая из пятен крови. Издали двигалась повозка в сопровождении всадников, что подумают наткнувшись на залитую странной кровью дорогу, где вмятины и борозды указывают на страшное сражение?.. Впрочем, легкий ветерок уже поднял тучу серой пыли, засыпет. Если не всю, то хоть часть, а когда путники надивятся и доберутся до ближайшего села, то на дороге следов уже не останется, а рассказы потрясенных путешественников сочтут баснями.

Когда Олег, наговорившись наедине со старейшиной, вернулся к Томасу, тот прошептал потрясенно:

— Не понимаю... Это же богатыри!

— Бывшие отмахнулся Олег.

— Как это «бывшие»? Они расшвыряли зверей, перебили, сокрушили!

Олег повеселел, засмеялся:

— Сэр Томас, можно прожить жизнь, но из детства не выйти. Богатыри выходят из него раньше других, потому что раньше нахватаются того, о чем другие только мечтают: славы, денег, принцесс, власти... Успевают наесться до отвала, успевают понять, что не это главное...

— И уходят в калики? — спросил Томас недоверчиво.

— Во всяком случае, из богатырей уходят. Ищут себя. Многие идут в калики, чтобы отыскать Истину в странствиях. То есть, пытаются пойти самым легким путем: мол, где-то уже найдена, нужно лишь доблести увидеть.

— А на самом деле?

— Истину нужно искать в себе. Один Бога встречает в пути, другой — не выходя из дома. Верно?

Старейшина нарезал печень чудовища крупными ломтями, подал по куску Томасу и Олегу. Томас принял обеими руками, подумал с хмурой иронией, что тот старик с голодными глазами — явный обжора. Если это съесть, то можно голодать не только до завтрашнего ужина — целую неделю ходить сытым! Рядом звучно хрустел поджаренной печенью Олег, а когда вгрызся глубже — из непрожаренной середины потекла кровь. Глаза Олега были задумчивы, он словно бы всматривался во что-то далекое, стоящее за гранью этого мира, совсем не обращал внимания на свои окровавленные пальцы.

Томас заставил себя есть, ибо кто еще из крестоносного войска мог заявить, что ел печень зверя из преисподней?

С другой стороны сидел худой калика в рванье, с плеч которого свисала толстая пудовая цепь. Он не снял ее даже за ужином, и Томас попробовал украдкой сдвинуть конец, что лежал на земле. Цепь словно вросла в землю, вдавилась на палец в глубину.

Не понимаю, сказал он себе тоскливо. Что за силу ищут эти странные люди выше силы? Какую власть ищут над властью? Чего такого необыкновенного добиваются, если отказались... Боже праведный, видно же, от чего отказались!

Стало неуютно, словно всю жизнь ходит мимо сокровищ, которые видны всем, только он слеп. Неужто для этого надо сбросить доспехи, одеть рубище, отказаться от радостей жизни и выйти простоволосым под дождь и снег, прося подаяние?

Он жевал чисто механически, глаза не отрывались от одетых в лохмотья исхудавших людей, от их тряпья, цепей и вериг, от покрытых струпьями босых ног.

— Не понимаю... — прошептал он тоскливо. — Не понимаю...

Олег помрачнел, отвел глаза. Неужели и в этом красивом теле, мускулистом, здоровом, заведется червячок неуверенности? В расцвете сил рыцарь к ужасу друзей и семьи сбросит доспехи, уйдет в пещеру или примкнет к странствующим паломникам?