Юрий Никитин - Святой Грааль

Томас заметил, что всадник с явной недоброжелательностью посматривает на Олега. Тот, напротив, смотрит на всадника с симпатией, со странным сочувствием. Опережая рыцаря, что вспыхнул от требовательного вопроса, Олег ответил ровным благодушным тоном:

— Из Иерусалима. Поклонились Гробу Господню, что крестоносцы в прошлом году отвоевали у сарацинов, искупались в Иордане, в кипарисовых рощах побыли... Идем обратно.

— Через Царьград?

— Другой дороги еще не придумали.

— Что там сейчас? — потребовал всадник грозно.

Томас нахмурился, со стуком опустил забрало и широким жестом хлопнул себя по бедру, где торчала рукоять меча.

— Неспокойно, — ответил Олег мирно.

— Новые народы нападают?

— Варвары?.. Они тоже, но сейчас поговаривают там Идолище появилось. Какие-то церкви разграбили, иконы вышвырнули, церковными ризами коней вместо попон укрывают...

Всадник побагровел, стал устрашающе огромным. Выпуклые глаза налились кровью, прохрипел лютым голосом, переходящим в свирепый рык:

— Почему допустили?

Олег раздраженно повел плечом. Он, как заметил Томас с удовольствием за друга, смотрел на огромного воина без всякого страха.

— Давно ли мы, россы, — сказал Олег недовольно, — ходили на Царьград? А теперь вдруг стали его защитниками?

— Там наши христианские святыни! — проревел всадник.

— Не мои, — ответил Олег сухо. Лицо его потемнело. — Вовсе не наши, дубина.

Томас вмешался, боясь, что всадник неправильно истолкует слова калики как слабость или трусость:

— Нам плевать на ваши святыни правокефалия! Я левокефал, а мой благородный друг, хоть и бредет пешком — он герой с причудами — вовсе исповедует свою древнюю веру отцов и даже, возможно, прадедов.

Всадник сказал, не поворачивая огромной головы к блестящему рыцарю:

— Заткни пасть, железяка!.. А ты, калика, как не стыдно? Встречал тебя однажды, еще больше о тебе слышал. Вдвое сильнее меня, но бродишь по дорогам аки птаха небесная, что кизяки клюет! Смелости, ухватки в тебе нету. Взял бы Идолище поганое за лапу или что там у него, шмякнул бы о стену, чтобы весь дворец затрясся, а маковки церквей посыпались! Мокрое бы пятно осталось, тут бы и делу конец.

Томас яростно пыхтел, обнажил меч до половины и горячил удилами коня, выбирая позицию для удобного удара.

Олег ответил раздраженно:

— Какое мне дело до драк внутри чужого города?.. Там каждый месяц появляется новое Идолище. Со своими сторонниками! Только своего вожака зовут пророком, а чужого — Идолищем. А те — наоборот, хотя для меня это выкапанные близняки. Царьград — гнилой город. Если царьградцам едино, кто ими правит, то какое дело нам?

Богатырь вытаращил глаза, задышал тяжело:

— Да как ты... Да ты что?.. Царьград — святой город! Там патриарх православный, оттуда наша вера русская пришла!

Олег снова потемнел лицом, даже скрипнул зубами. У него было такое лицо, словно сердце пронзила злая боль. Томас сразу люто возненавидел чужака, выдернул меч, развернул коня и заставил его попятиться для разгона.

— Русская, — повторил Олег мертвым голосом. Щека его дернулась, он стоял бледный как мертвец. — Твой патриарх гнет шапку перед Идолищем, базилевсом, любым князьком, кто его держит в кулаке. Вон те левые, католики, все-таки не кланяются! Для них вера — это вера, власть — власть. Словом, дурень ты с короткой памятью... Впрочем, ты ли виноват?

Всадник поедал его огненными глазами. От него едва не шел сизый дым, раздулся, схватился за булаву, но с огромным усилием смерил себя, гаркнул люто:

— Дурень? Аль я не помню, что у нас на святорусской земле завсегда была вера Христова?.. Отцы-прадеды молились Христу и Николаю-Угоднику! Язычник ты поганый, гореть тебе в геенне огненной!.. А ну, скидывай свое отрепье! И лапти скидывай!

Томас пригнулся к луке седла, крикнул во весь голос:

— Сэр калика! В сторону!.. А ты, невежа, укрепись духом, прежде чем я его вышибу к твоему дурацкому православному Христу, который в подметки не годится нашему, католическому!

Олег повернулся как ужаленный, вскинул руки над головой:

— Сэр Томас!.. Сэр Томас!.. Укроти праведный гнев. Религиозный диспут как-нибудь в другой раз, а сейчас у нас дела!

К изумлению и негодованию Томаса он быстро разделся, сбросил лохмотья плаща, в которых торчали репьи, колючки, где налипла лягушачья икра и зеленый мох со спин чудовищ. Сбросил портки и даже стоптанные сапоги, которые богатырь нахально обозвал лаптями.

Томас растерянно вертел в руке меч, щеки заливала краска жгучего стыда, не мог видеть униженного друга, уже решил было игнорировать настойчивую просьбу не вмешиваться, будь что будет, если погибать, то вдвоем, не жизнь дорога, а честь... Как вдруг богатырь грузно слез со своего звероподобного коня, швырнул на дорогу шлем, расстегнул и бросил следом тяжелый пояс, ухватил за края кольчугу, что доставала до коленей, с натугой содрал через голову, звеня нашитыми булатными бляхами.

Конь под Томасом нервно танцевал. Челюсть рыцаря отвисла по шестую заклепку. Богатырь снял все доспехи, даже красные сапоги с серебряными набойками на загнутых носках!

Молча, не глядя друг на друга, влезли каждый в одежду другого, у Томаса глаза снова полезли на лоб: кольчуга богатыря на калике в самый раз, если не тесновата в плечах, а исполинскую булаву повертел как щепочку, небрежно повесил за ремешок на крюк седла. Сапоги пришлись впору, как и шлем.

Богатырь напялил лохмотья с явным отвращением, вздохнул, сказал уже другим голосом:

— До Царьграда отсель сколько верст?

— Полсотни верст с гаком, — ответил Олег.

Он вспрыгнул на черного жеребца, тот повел огненным глазом, оскалил зубы и хищно прижал уши. Олег похлопал по широкому лбу, сказал успокаивающе:

— Ну, волчья сыть, не свалишься по дороге?.. Исполать тебе, богатырь. Верю, что ниспровергнешь Идолище, хотя тем ли надо заниматься?.. То ли Идолище низвергать?

— Спасибо на добром слове, — буркнул богатырь. — Не понимаю тебя, хоть убей!.. Мимо ж ехал. А мне полсотни верст с гаком, да в гаке еще сотня...

Он повернулся и, не тратя слов, пошел быстрыми шагами по дороге к Константинополю. Томас с недоумением смотрел ему вслед. Нескоро он тронул коня, подъехал к нетерпеливо ожидающему калике в непривычных для взгляда Томаса доспехах, сказал потрясенно:

— Сэр калика, я чую великую тайну!

— Даже великую! Тайны нет, сэр Томас.

Он ехал рядом с Томасом, возвышаясь почти на голову, а конь Томаса выглядел жеребенком рядом с громадным вороным зверем, что яростно сопел, косил налитым глазом на соседа, готовясь куснуть.

— Он сказал, что ты вдвое сильнее...

— Это великий богатырь земли Русской, Илья Муромец. Великий не силой, хотя среди богатырей нет равных в мощи, а великий жертвенностью. У него нет ни жены, ни полюбовницы, ни детей, ни родителей — только Русь! В зрелом возрасте приехал в Киев, с той поры бережет и защищает только Русь. Как умеет, конечно. Это его любовь, его страсть, его жизнь.