Юрий Никитин - Стоунхендж

— Да, воин был не только отважен, но и очень быстр. Он всякий раз избегал страшной пасти, тогда дракон попытался сбить его хвостом. Поднялись тучи песка, мы едва видели сражающихся. Меч сверкал, как молния, но если грозе когда-то приходит конец, то рука воина не знала усталости. Мы слышали страшный звон, а когда меч ударялся о броню дракона, видели красные искры. Земля вздрагивала от рева и ударов тяжелых лап.

Когда песок чуть осел, мы увидели, что дракон уже ухватил пастью и сжевал щит воина, а шлем катится по земле. Волосы воина были золотыми, и мы поняли, что Аллах в своей милости и чтобы показать нам свою безграничную мощь, послал нам могучего франка!

Они сражались уже грудь в грудь, ибо дракон устал и только огрызался, стараясь поймать хотя бы его руку с мечом. Мы видели, что оба изнемогают от жажды. Наконец дракон не выдержал, повернулся и пополз к источнику. Чешуя на шее раздвинулась, и все мы вскричали: «Бей, бей в голую шею!» Увы, воин проявил благородство даже к дракону. Он выждал, пока тот напился, а затем они сразились снова. Дракон нападал с новыми силами, а воин быстро слабел...

Томас хватил себя кулаком по боку. Глаза горели, как звезды, он не мог сидеть, подскакивал, ходил кругами вокруг рассказчика.

— Наконец воин вонзил свой длинный меч прямо в пасть дракона. Тот взревел страшно, сомкнул пасть, и меч сломался. Но обломки вонзились в мозг зверя, и он издох в страшных конвульсиях. А воин упал на песок, весь залитый ядом дракона и его зловонной кровью...

Томас подскочил:

— Погиб?

— Разве мы могли такое допустить? Мы бы сами отдали жизни за него. Наши лекари осмотрели его раны, перевязали, наложили благовонные травы. Трое суток наши девы и лекари врачевали его, все это время мы оставались в оазисе, хотя дела требовали присутствия в другом месте. Наконец воин сумел сесть на коня, попрощался с нами. Мы предлагали дорогие дары, но он ничего не взял... Он даже отказался провести ночь с прекрасными девами, которых ему предлагали матери, надеясь стать бабушками полубога. Дескать, он хранит верность своей женщины, самой лучшей и самой красивой в мире. Мы долго смотрели, как его вороной конь, таких огромных мы еще не видали, скачет вдаль, к новым подвигам...

Томас спросил восторженно:

— Как звали этого героя?

— Имя его было странное, как у всех франков, но мы запомнили, чтобы рассказывать детям и правнукам. Его звали Михаил Урюпинец, и прекрасный лик его был подобен воину близкого к самому Аллаху.

Томас снова стукнул себя кулаком в бок.

— Ну, доблестный рыцарь, о котором я уже наслышан, дела твои и подвиги дивны настолько, что их могли творить лишь сильнейшие из рыцарей Круглого Стола!

Олег покосился на Яру. Ее щеки пылали, а глаза победно блестели. Она растерла взглядом рыцаря в пыль, потоптала и брезгливо отряхнула сапожки.

На рассвете Томас и калика покинули кремль Шахрая. Одного коня Шахрай любезно заменил, тот прихрамывал, а местный коновал брался за неделю подлечить его травами.

Томас старался не думать о женщине, которую оставили гордому и владетельному князю. Конечно, ей просто повезло, будет жить в чести и холе, но паскудненькое чувство не оставляло, будто совершил что-то нехорошее. А что? Сдал против ее воли? Но разве всех женщин не выдают против их желания? Даже королевских дочерей?

— Я должен думать о Крижане, — сказал он вслух, — и о чаше.

Он заметил, что калика поглядывает на него с каким-то болезненным интересом. Гораздо большим, чем того требовали обстоятельства.

— Что-то случилось?

— Нет, — ответил калика, — просто меня очень занимает соотношение между «надо» и «хочу». Я всегда живу по «надо»... или почти всегда. По крайней мере, стараюсь жить всегда. Уверен, что если бы все жили по «надо», мы бы уже стали вровень с богами. Но так умеют жить только волхвы, да и то не всегда, а остальной народ все еще чересчур близко к своим пращурам — волкам.

Томас сказал нравоучительно:

— Сэр калика, Господь сотворил человека по своему облику и подобию! Из простой глины.

— Тогда почему он себя ведет, как зверь? Тебе лучше поверить во что-то другое. Например, твой господь, возжелав сотворить человека и не найдя под рукой подходящей глины, превратил в людей стаю волков. А что? Величия и мощи твоего бога не умаляет, зато многое в человеке объясняет.

Мысли Томаса были все еще на оставленной женщине. Спросил хмуро:

— И женщин из волков?

— Из обезьян, если судить по повадкам. Так вот, все люди знают, что должны жить разумом. Даже самый тупой, что в соплях путается, и тот знает. Но и тупой и умный одинаково живут чувствами, как собаки, кошки или гусеницы. Даже когда думают, что сейчас-то идут по уму, а на поверку оказывается, что вожжи все равно держит либо похоть, либо жадность, либо еще что похуже!

Томас сказал невпопад:

— Сэр калика, а хорошо ли мы сделали?

— Не строй церкви, — ответил калика, — пристрой сироту! Вот мы и пристроили. Что тебе еще?

— Не знаю, — ответил Томас угрюмо. — Гадко мне как-то.

— Но разве у нас был другой выбор?

Томас вспомнил нацеленные в его грудь копья и арбалетчиков за дубами, передернул плечами.

— Ты прав.

— Разве ей не лучше в замке, чем глотать пыль и грязь с нами?

— Ты прав.

— Так чего тебе еще?

— Гадко мне, — сказал Томас со злостью. — Мало ли что умом я понимаю? А может, нам ум даден вовсе дьяволом? Не знаю, сэр калика.

К исходу второго дня Томас начал поворачивать коня. Олег, словно чуял что, насторожился.

— Куда?

— Знаешь, — буркнул Томас.

— Возьмешь кремль штурмом аль осадишь?

— Не скаль зубы, сэр калика. Ум говорит, что мы сделали верно, но рыцарская честь сказала, что я сподличал. Еще: если обещались довезти ее к жениху, то и должны выполнить, хоть кровь из носа.

Он пустил коня обратно. Калика, нахмурившись, поехал сзади. На лице его было странное выражение.

Они проехали не больше двух верст, когда Томас ругнулся и натянул поводья. Навстречу несся галопом всадник на взмыленном коне. Конь под ним шатался. За ним скакали еще пятеро. Судя по крикам и выражению лиц, они догоняли убегающего.

Томас пришпорил коня, выхватил меч.

— Кто бы ты ни был, рыцарь всегда на стороне слабейшего!

Он наклонился к шее скачущего коня, тот перешел в тяжелый галоп, руку Томас начал медленно заносить для страшного разящего удара. Всадник приблизился, ветер сорвал капюшон с головы. Томас ахнул и едва не выронил меч.

Яра пронеслась мимо, не подарив его взглядом. Томас едва успел перегородить дорогу ее преследователям, обрушил меч справа налево, действуя, как славянский мужик оглоблей. Удар пришелся плашмя, одного вышиб, как чурку в лапте, тот улетел за дорогу, а второго достал концом, благо двуручный рыцарский меч размером в самом деле с оглоблю.