Юрий Никитин - Семеро Тайных

— Еще неизвестно, — проворчал Олег, — счастливый или несчастный...

— Почему?

— Зажигать умею, а вот гасить... — сказал Олег, морщась. — Ладно, другой кто-то сумеет... Ложись, утро вечера мудренее. Авось передумаешь и вер-нешься.

Тревога шевельнулась, залегла на дно, но он чувствовал ее там и знал причину. Ломать всегда проще, чем строить, и чтобы спалить лес, хватит одной искры, ни ума, ни умения не надо. А вот загасить...

Он пробормотал слово, Колоксай отпрянул, когда на колени шлепнулся крупный уже зажаренный гусь. Еще горячий, из раздутого брюха выглядывали коричневые яблоки. Колоксай отдернул ладони, гусь тяжело скатился на траву.

— Святое небо!

— Прости, — сказал Олег. — Задумался, не подумал, что сперва бы стол или хотя бы скатерть... Старею, видать.

Колоксай с недоверием смотрел то на невозмутимого волхва, то на истекающего соком гуся. Коричневая корочка лопнула, из щелей поднимались тонкие белые струйки пара.

— Сколько же тебе?

— Я старые книги читал, — ответил Олег уклончиво. — А во многих книгах много печали... Ты ешь, ешь! Я сперва стеснялся, что у кого-то изо рта кусок выхватил, а потом...

— Что потом?

Его пальцы уже осторожно подняли гуся, не по-волшебному тяжелого, ноздри затрепетали, как занавеска на ветру.

— Да если бы кусок черного хлеба, — объяснил Олег, глаза его смотрели поверх головы витязя, губы двигались медленно, волхв думал о другом, — или сухарь... А у кого откормленный орехами гусь, у того это не последний гусь...

Колоксай оторвал лапку, жадно вдохнул аромат сочного мяса. Он уже готовился ложиться спать натощак, как и положено, говорят, странствующим волхвам. Теперь видно, как они странствуют...

По пальцам побежал горячий сок. Глаза стали отсутствующими, а на лбу собрались морщинки, словно пробовал припомнить, не исчезало ли с его княжеского стола вот так же во время пира что-нибудь особенное.

Ночью Олега посещали смутные видения, призрачные фигуры тянули к нему тонкие руки, жалобные женские голоса звенели и после того, постепенно истаиваясь, как он обнаружил себя у догоревшего костра. Над лесом медленно поднимался холодный зябкий рассвет. Рядом скорчилась гигантская фигура, но едва Олег шелохнулся, человек мгновенно разогнулся, сел.

На Олега смотрели ярко-синие глаза, которые он каждый день встречал в родной деревне, а по-следний раз видел... когда он расстался с бедным дударем?

Волхв был грустен, зеленые колдовские глаза не отрывались от оранжевых язычков огня. Крупные багровые угли светились изнутри, там что-то бегало, исчезало, появлялось, выстреливало короткими острыми, как у молодой змеи, язычками.

Лицо Колоксая побледнело, черты стали резче, словно провел ночь без сна, но голос прозвучал так, словно разговор не прерывался:

— Я не передумал, волхв!

После ночного бдения на лбу появилась первая морщинка, а складки у губ стали тверже.

— Ты уверен?

— Человек, который умеет так зажигать огонь... он сможет чему-то научить.

— Я ж говорю, — ответил Олег тоскливо, — что иногда важнее загасить... или воздержаться от огня. Но это, как я вижу, слишком сложно для тебя. Зато для меня еще сложнее. Я тоже хочу много и сразу... Ладно, седлай своего коня... Хотя не понимаю, зачем этот с четырьмя ногами? Мы пешком.

Колоксай с великим сожалением оглянулся на своего белоснежного красавца. Тот, неловко переступая спутанными ногами, передвигался вдоль зеленого кустарника, срывал листья, хрустел, косил в их сторону удивленным коричневым глазом.

— А может, — предложил Колоксай без всякой надежды, — и тебе коня? Какая разница, где мыслить? К тому же на коне мыслить труднее, а значит — мелкие проскочат, а крупную мыслю заметишь. Да и когда сильно трясет, в голове все бултыхается, мысли перемешиваются.

Олег покосился на знатока по мыслителям, но смолчал. Огонь все так же лизал багровые угли, Колоксаю почудилось, что, не будь здесь этого дерева, все равно горело бы точно так же, но волхв чем-то опечален, явно мысли попадаются не те, огорчение мудреца понятно, ему тоже иногда попадали в силки не черно-бурые лисицы, а ежи, а то и вовсе жабы.

Олег поднялся:

— В путь!

— В путь, — откликнулся Колоксай. — И ничего, что натощак...

Олег оглянулся через плечо с недоумением:

— Натощак?.. Ах да!

Он хлопнул себя по лбу, сказал что-то выразительное, похожее на брань рассерженного тюринца с примесью слов куявца, но на смятую траву посыпались жареные гуси, рухнул поросенок на вертеле, падали градом мелкие запеченные в тесте птички, мудрец снова забыл в благородной задумчивости про скатерть, воздух наполнился сбивающими с ног могучими запахами жареного мяса, птицы, острых трав и таких горьких кореньев, что даже сытого заставляют жадно хватать все новые блюда...

После короткой трапезы, когда у костра осталось еще с десяток жареных гусей, подобревший Олег разрешил белоснежного красавца вести в поводу, а сразу за лесом в маленькой деревушке купили еще лошадку. Колоксай приободрился, оба верховые, к тому же лошадка оказалась резвой, неслась вскачь, и хотя белоснежный жеребец успевал без труда, Колоксай косился на мудреца с растущим уважением: умеет выбирать коней, а сколько его воеводам всобачивали негодных, хилых, а то и вовсе надутых, дабы выглядели толстыми и сытыми!

Олег держался в седле ровно, покачивался в такт скачке. Он уже забыл, как понял Колоксай, о скудной, по мерке волхвов, утренней трапезе, для которой в рассеянности снес с пиршественного стола какого-то заморского владыки все подряд и перебросил в дикую чащу, тем более не помнил о пещере с сокровищами, что отыскал в руинах древнего города и с небрежной щедростью, что заставила бы другого владыку удавиться от зависти, подарил, даже не глядя, незнакомым людям...

Непривычное чувство облегчения вошло вовнутрь, растеклось. Он ощутил себя странно умиротворенным, губы раздвинула глупо-счастливая улыбка. Перехватив взгляд волхва, объяснил:

— Впервые не я веду, а меня... Непривычно!

— Скоро наскучит, — предостерег Олег.

Колоксай удивился:

— Я войско водил и на журавлевцев, и на урюпинцев, в болотах вязли, в горах замерзали... и ничего, им не наскучило!

— Ты из другого теста, — буркнул Олег. — Или глины. А то и вовсе не глины, а дерева. Или металла.

На дорогах все чаще обгоняли груженые подводы. Немногословные поселяне везли мешки с зерном. Корзины с яблоками, рыбу в бочках и лоханях, везли битую птицу. Когда ехали мимо леса, там слышались частые удары топоров. Верхушки деревьев то одна, то другая вздрагивали, медленно валились набок, доносился треск сучьев.

Колоксай оглянулся, кивнул на пару могучих коней, что вытаскивали из леса огромный ствол вековой сосны.