Юрий Никитин - Семеро Тайных

— Похоже на то. С его упрямством он мог решиться вломиться в покои самого бога войны! Но почему остался жив, ума не приложу.

С другого конца комнаты Беркут прорычал:

— Да и наша хозяйка... тьфу на ее голову, хозяйка этой башни!.. тоже посылала его не за пряниками. Но это воины из дальних походов возвращаются обессилевшие, изнемогающие от ран, а колдуны либо гибнут, либо обретают новую мощь. Что он умеет теперь?

— Мудрость предпочитает переосторожничать, — сказал Россоха серьезно. — Беспечные маги до мудрости не дожили.

Он уже спешно бормотал странно щелкающие для колдунов равнин слова, вздымал руки и приглаживал ладонями незримые стены.

Хакама бросила быстрый взгляд за окно. В двух-трех шагах от третьей скорлупы заискрилась черная как ночь стена, выгнулась, накрыла куполом. В помещении внезапно стало темнее, чем в погребе. Кто-то вскрикнул, голос Россохи пробормотал что-то успокаивающее. Тьма медленно сменилась сумерками, затем посветлело вовсе, а купол медленно ушел от простого взора.

— Черт, — сказал Беркут с нервным смешком, — да он покрепче, чем... Как же ты его сумел так...

— Потому что умею, — ответил Россоха, но чувствовалось по голосу, что колдун собой доволен. — Когда имеешь дело с таким, то ничто не лишнее. Хакама, я на твоем месте пригласил бы всех, кого достигают твои нити. Или хотя бы тех, кого этот лесной волхв задел или напугал.

Хакама кивнула, улыбаясь загадочно, что не укрылось от Россохи:

— Ты прав. Кого ты советуешь?

— Хотя бы Короеда, Боровика, Сладоцвета, Беркута... Ах, Беркут уже здесь? Никогда бы не подумал, что могучий Беркут может сидеть тихий и мелкий, как воробей под дождем. Короед, конечно, дурак... как и все здесь, но он знает кое-что из древесной магии, которая неведома даже мне. Если тебе нужна помощь в отыскании...

— Нужна, — ответила Хакама светло. — Вместе мы их не только отыщем! Стоит им увидеть нас впятером, прибегут без страха.

Короед, едва переступив через магическое окно, сразу натянул шатер, похожий на свою неопрятную бороду, поверх защитного купола Россохи. Утолщаясь, он в то же время таял с виду, а когда исчез, Короед еще долго шептал и двигал руками, уплотняя стенки, усиливая, укрепляя. Даже если его скорлупа и слабее той, что натянул Россоха, но все-таки основание шире, магии ушло на создание больше, а поддерживать такой панцирь под силу только великому магу.

Боровик набросил свой магический щит, теперь башня Хакамы блистала как драгоценное зернышко, упрятанное в восемь скорлупок, по прочности превосходящих алмаз.

Хакама, напряженная, как тетива на луке, неспешно обходила гостей, стараясь держать пальцы на виду, не колдует, улыбалась, про красноволосого волхва почти забыла, ибо в ее башне самые сильные, самые могучие и знающие... Как воспользоваться, как завладеть их знаниями?.. А если не удастся с чужими знаниями... если останется одна, то что ж, у нее есть своя голова, есть звездные карты.

Колдуны стояли и сидели порознь, исподтишка следили друг за другом. У каждого брови сдвинуты, над каждым сгущается облачко, мысль работает бешено, каждый не прочь воспользоваться случаем...

Все услышали тяжелый грохот. Не сговариваясь, одновременно бросились к окнам. Степь выглядела ровной и спокойной, вокруг башни блистали и вспыхивали искорками сгорающие пылинки, которых ветром бросило на незримый панцирь.

Тишину разорвал нервный смешок Боровика:

— Фу, я уж думал...

— Да, это ему не горы ломать, — согласился Беркут.

Даже Хакама нервно улыбнулась, на щеках появился слабый румянец:

— Похоже, он разбил нос.

— Хорошо бы лоб, — бросил Беркут.

— Ну, это вы уж чересчур! — возразил Россоха. — Лоб у варвара — самое крепкое место.

— А не зад?

Россоха ответить не успел, тяжелый гул повторился. Радужная скорлупа начала подрагивать, появилась вмятина, словно туда уперли невидимое бревно. Несколько мгновений пузырь подрагивал, затем вмятина начала расширяться, невидимое бревно давило сильнее, пленка магического пузыря натянулась, послышался тонкий звон, словно в комнате разом за-звенели сто тысяч комаров...

Хакама инстинктивно собрала и бросила магическую мощь в пленку, это оказалось странно легко, а когда оглянулась в недоумении, увидела закушенную губу Беркута, напряженное лицо Россохи, их губы двигались, маги впервые в жизни не только не вредили друг другу, но крепили оборону вместе.

Раздался резкий пронзительный звон. Хакама дернулась, на миг заболели все зубы, тут же затихло, но в груди остался страх, а когда подняла глаза на панцирь, страх вздыбил кожу мелкими бугорками.

Скорлупа исчезла! Невидимый таран уперся во второй слой. Хакама не успела укрепить слабое место, как снова по ушам резко щелкнуло, острая боль стегнула уже не только в зубы, но защемила глаза. Непроизвольно она бросила все силы на тре-тий слой, теперь уже он стал внешним, справа и слева хрипело и булькало во впалых грудных клетках магов, кто-то бормотал вслух, не обращая внимания, что могут услышать и запомнить, кто-то ругался... а может, это тоже заклятия, очень мужские и крепкие.

— Да помогите же!

Она услышала свой вскрик, больше похожий на стон. Боровик, что стоял посреди, как полусгнившая копна соломы, все обозревал и ни во что не вмешивался, вздрогнул и двинулся к ее окну. Она ощутила волну жара, что пошла от его тела, скорлупа сразу задрожала, вмятина перестала углубляться, медленно-медленно начала вытеснять незримый таран.

В помещении было влажно и жарко, как в натопленной бане. Хакама захлебывалась, грудь жадно прогоняла нечистый воздух через легкие. В узкие окна вливались жалкие струйки, тут же тонули, ибо восьмеро магов разогрели воздух и даже стены, как раскаленные слитки металла.

Внезапно треск разбитой скорлупы ударил по ушам резко, до боли в зубах. Она ощутила соленый вкус во рту. В помещении стояла ругань, кто-то во весь голос призывал богов, рядом воздух дрожал от рук Россохи, что мелькали как крылья ветряка.

— Он проломил и эту скорлупу! — прозвенел чей-то тонкий, как лезвие острого ножа, голос. — Он проломил...

Беркут гаркнул люто:

— Ну и что? Остались еще четыре! Быстрее всю мощь, пока он не собрался...

Пот бежал по бледным лицам. Она слышала хриплое дыхание, всюду вытаращенные глаза, бледные лица. Сцепив заклятия, они удерживали скорлупу, уплотняли, наращивали слой за слоем, выкладывали всю мощь, уже не оставляя ничего для защиты друг от друга.

Когда скорлупа дрогнула, все ощутили, что это только пробный удар, затем тряхнуло, еще и еще, но скорлупа держала. Они боялись посмотреть друг на друга, и не зря: скорлупу затрясло, удары обрушивались с разных сторон.

Багровое солнце медленно опускалось. Башня слегка вздрагивала, но уже глухо, а дыхание колдунов, напротив, выравнивалось. Хакама первая ощутила, что хотя от усталости едва может пошевелить губами, однако напор выдержали.