Юрий Никитин - Гиперборей

Олег юркнул под ложе, перекатился по полу и, задевая доски, выскользнул с другой стороны и швырнул нож вдогонку. Кажан метался из стороны в сторону. Олег выхватил другой нож, не зная, попал ли первым. Кажан пронзительно взвизгнул от ярости — Олегу почудилось что-то знакомое — взвился под потолок, с балки посыпалась труха. Олег отвел руку с ножом, застыл, выбирая момент.

Кажан метнулся вправо, влево, внезапно черной молнией перечеркнул комнату и вылетел стрелой в открытое окно. Олег подбежал, выглянул, держась за створки. Небо было темным, ему показалось, что левым крылом кажан махал реже, а в тонкой кожаной пленке на миг блеснул лунный свет. Утиное Гнездо исчезло, закрытое темным телом, потом небо стало таким же звездным, с быстро бегущими тучами.

Олег вернулся к постели. Пальцы коснулись мокрого. Он торопливо отнес шкуру поближе к окну. В лунном свете на вытертой шерсти блестели капли крови. Он бросил шкуру, лег навзничь, задумался.

Луна — солнце упырей и утопленников — заливала комнату светящимся ядом.

Проснулся он мгновенно, пальцы тут же сомкнулись на рукояти ножа. Лестница поскрипывала едва слышно, но сон слетел моментально. Бледная луна уже ушла на другую половину неба, звонко кричал петух, отгоняя нечистую силу от своего курятника.

Ляда приподнялась бесшумно. Гульча очень медленно вползла к нему на чердак, осторожно опустила тяжелую крышку. Олег дышал ровно. Из-под приспущенных век он видел ее неловкие движения, пошатывающуюся походку. Когда свет луны упал на ее бледное лицо, он увидел закушенную губу, темные круги под ввалившимися глазами. Левая рука до локтя была перевязана белыми тряпицами. Посреди повязки расплывалось темное пятно.

— Коня устроила? — спросил Олег громко.

Она вскрикнула тонко и жалобно, без сил опустилась на пол возле ложа. Ее огромные глаза под вздернутыми бровями смотрели с ужасом, лицо было на уровне постели.

— Вставай, а то пустишь лужу с перепугу, — посоветовал Олег. — Да еще возле меня! Я спросил про коня... Ладно, как я вижу, не до него. Хорошо провела время? Как понравился Город?

— Город как город, — ответила Гульча, с трудом обретая голос. — Чего не спишь? Только не ври, что беспокоился обо мне.

— Клопы, — объяснил Олег. — Крупные, как жуки-рогачи. У меня, правда, кожа дубленая — прокусить не могут, но все равно противно. Бегают, лапами щекочут.

Она с отвращением посмотрела на темное месиво шкур. Олег откровенно улыбался, белые зубы блестели в темноте. Она зябко повела тонкими плечиками, сказала, потупя взор:

— Я съездила в квартал для заморских гостей... Искала соотечественников. Или тех, кто знает новости.

— Много узнала?

Гульча молчала, держа лицо в тени, и он пожалел, что не видит ее глаза. Наконец ответила сердитым голосом:

— Почти ничего. На обратном пути напали какие-то гуляки.

— Благополучно? — Олег не торопясь выкресал огонь, зажег лучину.

— Немного поцарапала руку.

Олег опустил глаза, скрывая усмешку:

— Город чужой, люди всякие... Неожиданности могут быть самые разные.

Она наконец вскинула голову, прямо взглянула ему в глаза. В ее зрачках на миг блеснули красные искорки, возможно — от лучины:

— Я тоже не сладкий пряник.

Утром позавтракали в корчме. Гульча ела мало, нянчила поврежденную руку. Олег предлагал свою помощь, он-де волхв, знает травы, Гульча поспешно отказалась. В ее глазах метнулся такой откровенный испуг, что Олег не настаивал. У нее могут быть свои причины, очень веские, не показывать ранку.

Днем он дважды наведывался к коням. Те оживали на глазах, кожа стала гладкой, уже пробовали задирать соседей. Завтра можно будет выехать, если ничего не помешает. Гульча отпросилась еще разок побывать у соотечественников, на этот раз днем. Конь не шибко заморится, если отвезет ее даже на другой конец Киева. С ее весом — все равно что пустое седло повозит на себе.

Сам Олег весь день ходил по торжищу, спускался на причал, расспрашивал рыбаков и гостей. Каждый день приезжали варяги, свеи, франки, ромеи — не говоря уже о купцах из ближних и дальних славянских племен. Все приносили вести мрачные: междоусобица ширится, торговля в упадке, на дорогах одни тати, князья то и дело режут друг друга, о торговле думать некогда и некому.

Вчерашних вечерних гостей не видел. Что-то его ждало за городом, не зря же так старались выставить за ворота. Понять бы, почему к нему такое внимание. И кто? Семеро Тайных? Вряд ли. Он для них — потерянная душа. Не враг, это точно. Тогда кто? Или у него что-то важное? Его двуручный меч? Пластинчатый лук? Обереги?.. Может быть, знает какую-то тайну? Нелепо — он только что из пещеры. Если не знает уже, то может скоро узнать что-то очень важное?

Дождь моросил весь день, людей на улицах было мало. К ночи дождь утих, но холодный ветер все так же пробирал до мозга костей. В темноте город казался угрюмым, враждебным — тучи медленно двигались с севера, тяжелые, как горы. Городская стена уперлась в небо, иногда с той стороны доносился голос прикованного велета. Мокрые крыши, казалось, трещали под громадами черных туч. Кровля соседнего с постоялым двором дома провалилась, белые балки гладко и мертво светили в темноте. Олег все посматривал на них, тревожась смутными воспоминаниями — точно так белели обглоданные ветрами и дождями исполинские скелеты смоков на их тайном могильнике, куда уползали умирать, — ни ворон, ни орел-стервятник туда не залетали, разве что вездесущие муравьи там пировали всласть.

Усталый от бессмысленно проведенного дня, он попробовал раскладывать обереги, но вызванные образы плавали перед внутренним взором смутные, расплывчатые — толкуй хоть так, хоть эдак. Он лег, не дожидаясь Гульчи, и сразу провалился в тяжелый неспокойный сон. Далекий загробный голос мрачно вещал, что уже погибает, если сию минуту не вернется в свою пещеру. Ведь он теряет не просто жизнь, а нечто большее, о чем хорошо знает...

Внезапно с небес полыхнуло пламя. Олег ощутил удар в живот, воздух с шумом вышел из груди. Сердце со страшной силой сжало в железной ладони.

Он проснулся, задыхаясь. Сильные руки затягивали веревку на его шее! Сзади надсадно дышали. Воздуха в груди не осталось. Олег хрипел, легкие буквально трещали от натуги, требовали хоть глоток воздуха: любого —, спертого, дымного.

Он дергался, хрипя, попытался свалиться, но веревка держала крепко, сжимала горло с каждым мгновением сильнее. Олег бессмысленно хватался за шею, пытаясь сунуть под веревку, тонкую, как стебель травы, хоть палец, но веревка, шелковый шнур, глубоко врезалась в кожу. Он слышал свой хрип и громовые удары сердца, в глазах расплывалась чернота. Смутно видел слабый лунный свет, темную фигуру, что склонилась над ним у изголовья.