Юрий Никитин - Гиперборей

— Спасибо, брат, — крикнул Олег вслед. — Ты всегда будешь на гербе нашего рода... Всего народа!

Он потащил Гульчу за собой, в распадке между низкими, словно болотные кочки, холмами замер, попятился. Гульча смотрела непонимающе, Олег зло прошипел:

— Змеиное место... Они и тебя не пощадят, поняла?

С этими странными словами — более того, оскорбительными! — потащил в обход. В быстром беге Гульча задыхалась, она потеряла все убийственные слова и сравнения.

Бежали долго, пещерник часто менял направление, хватался за нелепые обереги, раздражал Гульчу языческими обрядами, от чего-то прятался, заставлял ее ползти через бурелом, хотя рядом оставалась чистая поляна, продираться через колючие кусты, минуя ровное место.

К полудню он ее едва тащил, но чем выше поднималось солнце, тем чаще радостно блестели глаза пещерника. Наконец он сказал ясным и вроде бы удивленным голосом:

— Кажется, оторвались... Никогда бы не подумал... Такие противники!

— Го... вард? — прохрипела Гульча пересохшим горлом.

Олег даже не одарил ее взглядом:

— Бери выше... Эх, это же в характере нового народа: воровать — так золотую гору, драться — так с медведями, а если в постель тащить — то королевскую дочку!

Гульча сказала с достоинством:

— Не знаю, о каком народе говоришь, но я — дочь Марка, из рода Ламеха, где тридцать поколений великих царей и семьдесят малых...

— Уговорила! — перебил Олег, скаля зубы. — Хочешь, сейчас тащи в постель, топчи мою невинность!

Гульча смерила его недоверчивым взглядом. Глаза пещерника лихорадочно блестели, руки крупно тряслись. Они остановились на уютной маленькой поляне, но пещерник не бросился сгребать сухие ветки для костра, не снял лук. То садился на пень, то вскакивал, суетливо дергал шеей. Глаза его шарили по верхушкам деревьев.

— Ручей близко? — спросила Гульча.

Пещерник отмахнулся, но Гульча уже услышала слабое журчание. Когда, смыв пот и грязь, она вернулась на поляну с котелком в руке, Олег лежал у костра, забросив руки за голову. Глаза его неподвижно смотрели в синее небо. Рядом на широких листьях лопуха были разложены последние куски зайчатины, купленные в веси.

Гульча поставила котел на огонь, села возле пещерника, обняла его. Он поднял голову, глаза его были веселыми:

— От своего не отступишься?

— Разве я похожа на дуру? — ответила она с подчеркнутым негодованием.

Олег опустил затылок на ладони, с закрытыми глазами вслушивался в нежные пальцы, что едва слышно скользили по широким пластинкам его напряженных мускулов, а те, твердые как дерево, медленно уступали ее мягкому нажиму, размягчались. Кровь ходила свободнее, давно не испытываемый покой овладел всем его существом. Он взял ее за руки, притянул к себе. Ее огромные глаза приблизились, в последний момент он пытался хоть что-то прочесть в них, но черные зрачки цепко держали свои секреты, а затем губы встретились. Олег дал себе погрузиться в пламя, по жилам побежала горячая кровь, но заметил, что сама Гульча скована — бедняжка так долго пыталась утащить его в постель, что ждет подвоха, напряжена, хотя скрывает старательно, прямо одеревенела.

Скрыв вздох, Олег повел губы вниз по шее, задержал их в ложбинке, где сходятся тонкие ключицы, опустился в ложбинку между упругих грудей, что сразу напряглись, а ярко-розовые соски поднялись и застыли обжигающе-твердые. Гульча закрыла глаза, в щеки бросился румянец. Олег наблюдал искоса, но, даже закрыв глаза, он видел ее насквозь — проклятие долголетия. В юности женщины разные, удивительные, а потом уже видишь одинаковые группы, замечаешь общие закономерности... Через полсотни лет уже знал, лишь взглянув на лицо женщины, какая у нее грудь, удобно ли будет кормить ребенка, ибо соски бывают плоские, торчащие и вдавленные, какого цвета сам сосок, как растут волосы в подмышках... Еще через сотню лет уже точно знал, в каком случае и как поведет себя, какие слова скажет, какой рукой коснется. Стал чудо-лекарем, ибо научился с первого взгляда определять болезни, хвори, мог совершенно точно сказать, что кому принимать как лекарство... Человек во плоти своей настолько прост, что удалось познать его в первые же двести лет жизни!

Наконец Гульча задышала часто, уже не умея и не в силах сдерживаться. Олег постарался не упустить нить: маленькая женщина чувствительна и мнительна, а в кустах отвлекающе шуршит, над головой пролетела, шумно хлопая крыльями, иволга, внезапно завизжала голосом драной кошки, вблизи противно потрескивает под ветром рассохшееся дерево. Внезапно — для себя, не для него — Гульча вскрикнула, вцепилась в его широкую спину. Олег незаметно ухмыльнулся — его дубленую кожу давно не могли процарапать никакие женские коготки. А шрамики на лопатке, так это рысь...

Гульча открыла глаза, непонимающе смотрела в нависающее над ней широкое лицо. Олег поцеловал ее в нос, лег рядом, не разжимая рук и все еще прижимая ее к себе. Она помолчала, сказала тихонько:

— Эй, ты где?

— Рядом, — успокоил он.

Она подвигалась немного, умещаясь в его руках, как в колыбели, заснула. Ее губы чуть раздвинулись, а вздернутые брови так и остались вздернутыми, придавая лицу удивленное и чуть обиженное выражение.

Еще через два дня купили коня для Гульчи, затем Олег сторговал для себя крупного спокойного жеребца. Ехали без особых неожиданностей — их не трогали даже лесные разбойники. У Олега из-под широкой спины выглядывала рукоять двуручного меча и загогулина сборного лука — редкий в этих краях не знал, с какой страшной силой бьет стрела из такого лука. Чтобы натянуть тетиву, требуются медвежья сила и ловкость рыси, с такими странниками связываться — себе дороже. Гульча ехала рядом не менее опасная — одета по-мужски, так снаряжаются лишь поляницы, на поясе длинный узкий кинжал, у седла приторочены легкое копье и кривая сабля.

На второй неделе подобрали запасных коней, путешествие ускорилось. морском берегу, но они, мне кажется, не сложнее обров. Мы могли бы незримо избегая людей. Мелкие реки переходили вброд или вплавь, на обед Олег стрелял лесную дичь, ловко сшибал птиц.

Леса сменялись долинами, тянулись ряды холмов, объезжали озера, где по берегам почти везде лепились рыбацкие веси. В веси Олег не заезжал, разве что один раз — купил Гульче новые сапоги — старые развалились.

Однажды у костра Олег перебирал обереги, а Гульча, усталая, не дожидаясь его, уснула. Олег укрыл ее одеялом, вернулся к огню. Костер потихоньку потрескивал, красные языки почти не разгоняли тьму. Торжественная тишина распростерлась над миром, птицы спали, молчали в траве даже кузнечики.

Внезапно в десятке шагов от костра прямо из земли поднялась гигантская фигура. Огромный человек медленно разогнулся, через него просвечивали звезды. Он шагнул к костру, и Олег узнал Колоксая.