Юрий Никитин - Гиперборей

Гульча пустила коня рядом, они поехали стремя в стремя. Олег скалил зубы, с удовольствием посматривал по сторонам. Она спросила:

— А князья не могут захватить власть силой?

— Пробовали. Это особый город. У самого бедного, кто ходит в тряпье, на стене хибары висит меч, топор, лук, а то и полное снаряжение, включая булатную кольчугу. Пусть не так обучен, как дружинник, но разбойничья кровь играет... Если сто на одного, то не выстоит и русич, верно? Когда здесь вече проходит без драки, то и не вече, считай.

— Вон там постоялый двор, — прервала она.

Олег отмахнулся:

— Там всегда грязно... А мясо не дожаривают.

Придержал коня, огляделся, привстав в стременах, решительно направил коня на широкую улицу. Ехали шагом — мимо часто на полном скаку проносились всадники, народ сновал озабоченно, с хитрыми лицами, детишки беспечно кувыркались на улице. По обе стороны проплывали хоромы — богатые, вызывающе нарядные, с цветными стеклами. Гульча заметила, что даже мужчины ходят в сапогах на высоком каблуке. Откуда-то доносился мерный шум, словно тяжелые волны набегали на крутой берег.

Гульча вытянула шею, оглядываясь удивленно:

— Море близко?

— Торг, — усмехнулся Олег. — Великий новгородский торг. Ишь, уже сюда добирается. Богатеет город! Не вздумай покупать что-либо.

— Плохие товары?

— Отличные, но только новгородцы надуют обязательно!

— Такие жадные?

— Выручку пропьют или на баб спустят, но для новгородцев обжулить на торге — что для тиверца победить в кулачном бою.

Улица вывела их коней на мощеную камнем площадь. Гульча решила, что это и есть знаменитое новгородское вече, но никто не дрался, все спешили в разные стороны — всего лишь перекресток улиц. На дальнем конце высился терем — низ из серого камня, а второй и третий поверхи сложены из толстых бревен. Крыша чешуйчатая из гонты, дощечки одна к одной, нарезаны ровно, выструганы чисто, блестят, хотя небо по-северному сумрачно.

Они въехали во двор этого роскошного терема, что под стать королю, Олег набросил повод на крюк коновязи. Гульча соскочила, охнула — после долгой езды ноги затекли, огляделась:

— Ты здесь уже бывал?

— Отхожее место во-о-он за теми деревьями, — объяснил Олег с готовностью, предупреждая второй вопрос. — Дальше найдешь по запаху.

Гульча сердито сверкнула очами, но пошла быстро, а от деревьев даже побежала.

Олег пошел через двор к терему. Возле крыльца стояла легкая коляска, запряженная тонконогими арабскими скакунами. Повозка отделана серебром и золотом, на двойных рессорах, а конская сбруя блестит золотыми бляшками. И повозка, и кони — заморские, а хозяин их явно подлаживается под новгородцев: немцы не кичатся богатством, не тычут назойливо в глаза встречным, как хвастливые новгородцы.

Олег поднялся по широким ступеням, перехватил бегущего стремглав молодого гридня:

— Посадник в тереме?

— В вечевой палате, — ответил гридень пугливо. Он высвободил плечо из железных пальцев незнакомца, добавил сердито: — Он никого не принимает! У него немецкие гости.

— Немцы подождут, — решил Олег. — Иди и скажи посаднику, что прибыл Вещий Олег по делу неотложному.

— У него немцы! — повторил гридень, повысив голос.

— Разве они уже и здесь заняли земли?

Он отпихнул гридня, вошел через широкие сени в палату — широкую, расписную, с резной мебелью по стенам. У дальних дверей, окованных железом и медью, стоял враскорячку дружинник. В петлях висел пудовый замок, за дверью хранились грамоты, договоры — их Новгород заключал с окрестными землями, заморскими купцами, князьями и королями.

На втором поверхе Олег прошел мимо двух дюжих дружинников-русичей — оба подпирали стену, оба проводили незнакомца загоревшимися глазами: вдруг лазутчик, вдруг да можно подраться... За дверью, которую закрывали спинами, хранится казна всего Новгорода!

Лесенка, уже истертая, привела на третий поверх. Олег пошел широкими шагами через горницу к массивной двери, возле которой скучал крепко сбитый гридень угрюмого вида. На поясе висел меч, гридень был в шлеме, несмотря на жару, и в кольчуге из мелких колец восточной выделки. Он еще издали начал сверлить приближающегося Олега острыми, как буравчики, глазами, сопел со злобой, напрягся, вытянул вперед руку.

Олег молча ухватил за пальцы, сдавил, услышал хруст, отодвинул побледневшего стража и ногой открыл дверь.

Горница была даже не горницей, а горними покоями. Посадник сидел в широком кресле, перед ним стояли два немца, а третий, постарше, развалился, почти лег в широком дубовом кресле. Все четверо обернулись на стук шагов с одинаковым неудовольствием на лицах.

— Желаю здравствовать, Гостомысл! — сказал Олег громко. Чуть повернул голову, бросил вежливо: — Вам тоже, гости заморские.

Гостомысл всмотрелся, привстал, растерянно раздвинул руки:

— Олег? Вещий Олег?.. Для меня честь... Но, святой пещерник, у меня сейчас важное дело. Я вот-вот закончу с гостями, дела есть дела, потом охотно поговорю с тобой.

Вежливое внимание на лицах купцов сменилось иронией. Они начали перешептываться, бросая насмешливые взгляды на деревянное ожерелье с оберегами на шее волхва. Олег сказал громким голосом:

— Предрекаю! Новгород погибнет, ибо злато для него стало выше чести, совести! Придет рать из другого города, набросит ярмо на шею некогда вольного города, сбросит вечевой колокол оземь! И не быть вольностям, не быть сходу...

Гостомысл побелел, как ужаленный змеей, простер дрожащие руки:

— Погоди, вещий волхв! Не призывай беды, я стар и успел увидеть, что твои проклятия, на беду, слишком часто сбываются. Старики говорили, что сбываются и благословения, но чего не видел, того не видел... Дорогие гости, придется прервать нашу задушевную беседу. Вас проводят в отведенные для вас палаты. Я немедленно дам знать, когда освобожусь.

Немцы переглянулись, старший из кресла бросил на Олега огненный взгляд. Олег стоял с каменным лицом, на миг что-то коснулось его мозга, словно пробежала туча муравьев. Он ощутил ощупывающие пальцы, но последние дни все время держал себя начеку, закрывался щитом и сейчас тоже оставил только жажду еды, пива, заставил громко звучать мысль, что устал, хочет спать и жаждет получить под пещеры пещерников Соловецкие острова, исконное владение Новгорода.

Немцы попятились, поклонились. Старший сказал Гостомыслу с неудовольствием:

— Понимаем, у каждого народа свои обычаи. Правда, мы не позволяем юродивым вмешиваться в сложные дела, потому не терпим поражений.

— Подождите в палатах на втором поверхе, — сказал Гостомысл виновато. — Вам принесут еду, питье. Все заморское, вам привычное!

В дверях появился страж, распахнул обе створки, выказывая великое уважение. На Олега метнул лютый взгляд, брови сшиблись на переносице. На поясе теперь висел длинный нож, правую руку страж держал на рукояти и смотрел на Олега неотрывно.