Юрий Никитин - Гиперборей

— Дурень, совсем очумел?

На площадь, усыпанную воротниками, пуговицами, расцвеченную пятнами крови, сквозь толпу протискивались растрепанные выборные — от каждого торгового союза, цеха, земледельцев, волхвов. Толпа орала, улюлюкала, плевала вслед, бросала камни и палки, других же поощряли воплями.

Внезапно колокол умолк. Крики начали утихать тоже, над площадью, словно огромная птица взмахнула крыльями, пронесся ветерок. На вечевую ступень медленно поднялся Гостомысл. Был он бледен, под глазами повисли темные круги, а двигался тяжело, словно нес на плечах гору.

— Соратники Великого Новгорода! — сказал он негромко, затем голос его окреп, разнесся над толпой. — Люди вольные, люди непокоренные!.. В ваши руки отдаем будущее Новгорода, а с ним, как знать, может быть, всего народа нашего! Вам решать, призвать или не призвать князей, чтобы правили и володели нами, а если призвать, то кого. Об одном прошу — решайте мудро, без ребячьих обид, без сиюминутной корысти!

Он говорил недолго, сила — в краткости, а за ним на вечевую ступень поднимались старшие бояре — из выборных, выборные тысяцкие, затем воеводы, знатные воины-русичи, которых свистом и криками не сгонят, уважают за честь и совесть.

В толпе снова вспыхнули драки, послышались нетерпеливые голоса:

— Кончай языками чесать! Все ясно давно! Собирай голоса!

Перепуганные подвойские раздавали полоски бересты выборным, боясь близко подойти к ревущей толпе. Несколько человек прорвали ограждение, ринулись к выборщикам. Едва перехватили, в воздухе замелькали дубинки. Кто-то убежал, зажимая ладонями разбитую голову, а кого-то утащили за ноги.

Выборные торопливо писали чертами и резами, а кто и подвязанными знаками, бересту бросали в широкую корзинку, что стояла на виду. Так же на виду шел подсчет голосов, и над площадью стоял сплошной рев. Олег ошалело смотрел на людское море: греки, что изгоняли равнодушных на выборах, здесь бы померли от зависти...

Гостомысл вышел на ступень, сопровождаемый выборными, что вели подсчет, вскинул высоко над головой берестяной лист:

— Соратники славного Новгорода! Большинством голосов решено звать на княжение Рюрика, которого мы все знаем. От имени города составим грамоту-договор, дабы прибыл не сам, а со своим родом и дружиною. Нам нужен не залетный князь, а свой, новгородский. На этих условиях, буде примет, мы даем ему и его дружине содержание, плату за службу, а его русичам еще и терема на главной улице. А он, буде примет, обязуется нас защищать, а новгородских вольностей не трогать. Ежели примет — милости просим!

В толпе снова пошли крики, и на глазах народа договорную поспешно скрепили главной печатью Новгорода, затем печатями старших выборных от пяти концов города. Гостомысл поднял грамоту над головой, показал собравшимся, затем отступил на шаг, незаметно передал за спиной Олегу, который смиренно стоял среди воевод, теребя на груди обереги.

— Может, останешься на пару дней? — прошептал Гостомысл. — Снарядим как следует! Коней заводных дам, провожатых.

— И так, может быть, уже опоздал, — ответил Олег тоже тревожным шепотом. — До встречи!

Он отступил за спинами в избу, спрятал договор за пазуху. В вечевой избе было пусто, все стояли на крыльце и на вечевой ступени. Он быстро перебежал через светлицу, бесшумно отворил окно. Показалось, что за спиной скрипнуло. Затаился, держа руку на рукояти ножа. Было тихо, и он спрыгнул на землю, задами выбрался на тихую улицу.

Олег вбежал в горницу, схватил дорожную суму, уже собранную, увязанную. Гульча подскочила, словно ее пырнули снизу шилом:

— Ты куда?

— Дела, — ответил Олег коротко. — Прощай! Тебе понравился этот город? Здесь такие лавки, такие торговые ряды!

Он бросился к двери, услышал визг:

— Ты не поедешь без ме...

Хлопок двери оборвал ее крик. Олег сбежал вниз, прыгая через три ступени. На дворе быстро сгущались сумерки, вече затянулось на весь день, хотя начали с утра. Олег пронесся, как бесшумная тень, к конюшне, быстро оседлал коня, вывел из низких ворот. Конь взыграл, почуяв свежий ночной воздух. Олег приторочил дорожную сумку, а второй мешок и тюк пристегнул поверх седла заводного коня. Он отказался от мысли вскочить в седло и понестись галопом — грохот привлечет внимание, почти бегом повел коней в поводу.

С крыльца, топоча каблучками, сбежала разъяренная Гульча.

— Ты куда без меня? Что я буду делать в этом холодном городе?

Олег бросил через плечо:

— Я еду на Север, к гипербореям! Там птицы замерзают в полете. Правда, зимой...

Он вывел коней за ворота, повел по улице. Старался идти по земле — копыта меньше стучат, чем по деревянной мостовой. Когда миновал два перекрестка и впереди замаячили уже городские ворота, сзади раздался звонкий цокот копыт.

Гульча неслась за ним галопом на рыжем жеребце. Ее черные, как смоль, волосы развевались по плечам подобно струям подземной реки мертвых. За ней едва поспевал, жалко вздергивая к небу морду, запасной конь, привязанный чересчур коротко. На заводном коне ни седла, ни потника, на первом — седло и Гульча.

Олег выругался, запрыгнул в седло. Полгорода услышало конский топот — всего-то делов настобурчить уши того умельца, который едва не пришпилил его к стене у Гостомысла. И его дружков, если не один: волки ходят стаями.

Створки городских ворот были уже закрыты и даже подперты бревнами. Можно объехать с юга, там стену недавно разобрали на склады, но из сторожки как раз вышел грузный дружинник — потный, раскрасневшийся, распустивший пояс. Живот навис над ремнем, скрывая железную пряжку. Заорал с ходу, люто выкатив глаза:

— Кто такие? Почему на ночь? Тати?.. Ворррюги?

— Не ори, дурак, — сказал Олег с досадой. Он вытащил из-за пазухи свиток, облепленный печатями, весь в шелковых шнурках, на которых тоже болтались тяжелые печати. — Видишь?.. Задержи еще малость, завтра с утра пойдешь вывозить навоз. Все понял, дурень?

Толстяк заметно побледнел. Живот враз втянулся, а грудь выгнулась. Он покосился на караульную пристройку — оттуда неслись разгульные песни, — строго посмотрел на Олега, гаркнул зычно:

— Стража!

Из домишка вывалились, роняя и подхватывая топоры, трое шатающихся мужиков. Все в подпитии, простоволосые, лишь один оставался в кольчуге — так и попер впереди всех, свирепо раздувая ноздри, сверля Олега взглядом василиска. Олег медленно потянул из ножен меч.

— Дурни! — крикнул старший гридень. — Ворота отворяйте! По важному делу гонец.

Стражи заколебались, двое зачесались, повернули к воротам. Третий, который в кольчуге, мерил Олега и Гульчу недружелюбным взглядом:

— Дык ворота ж заперты на ночь?

— Дурень ты, Мыкола, — сказал старший дружинник. — Слыхал, сегодня вече завершилось?