Юрий Никитин - Фарамунд

Внезапно потолок затрещал, начал оседать. Из щелей посыпались горящие угольки. На миг в свирепых глазах гиганта Фарамунд увидел лютую радость, враг умрет вместе с ним, но вдруг Савигорд рыкнул:

— Она в подвале!.. Дверь за моей спиной.

Потолок обрушился. Гигант быстро шагнул в ту сторону, подставил плечо. Огромная толстая балка обрушилась, как падающее небо, Савигорд качнулся, но устоял на ногах, с усилием выпрямился, а вместе с ним приподнялась и огромная тяжесть верхнего этажа.

Фарамунд бросился к двери. Подошва скользнула на темном пятне, пахнет маслом, упал и больно шарахнулся головой о край двери. В глазах вспыхнули искры. Почти на четвереньках вывалился из комнаты. Сразу от двери вниз повели каменные ступеньки, похожие на смятую чудовищным ударом стену. Снова поскользнулся на чем-то склизком, покатился вниз по каменным ступенькам, таким прохладным, сырым, мокрым...

В стене горел факел, Фарамунд ожидал увидеть подвал, но грубо вырубленный в камне ход показал ряд каменных ниш, перегороженных решетками.

Он выдернул факел, пламя затрепетало от его хриплого дыхания. Камни в стене слились в сплошной серый туман, в горле запершило, он с ужасом ощутил, что дым начал сползать по ступенькам сюда, в подземную темницу.

— Лютеция! — закричал он. — Я пришел за тобой!

За решетками шевелилось, стонало, выло. Он в ужасе подносил факел ближе, вглядывался в скрюченные фигуры, глаза щипало, но успевал увидеть, что кто-то распят на стене, кто-то в безумии грызет обрубок собственной руки, кто-то безостановочно ползает на четвереньках, словно ему подрезали все сухожилия...

Горячий воздух выжигал грудь. Сизый дым, а потом уже и черный, как клятвопреступление, поднялся почти до колен. Всхлипнул и умолк несчастный, что ходил на четвереньках...

— Лютеция! — закричал он. — Это я, Фарамунд!.. Скажи слово, я заберу тебя отсюда!

И вдруг нещадная мысль пронзила мозг. Проклятый Савигорд поймал его в ловушку. Сам он сгорит под рухнувшим домом, но все равно его бы убили враги, никому не выстоять против сотни вооруженных воинов...

— Лютеция!.. Лютеция!

В самой дальней нише на клочке гнилой соломы скорчилось грязное лохматое существо. В глаза бросились длинные волосы грязного серого цвета. Нестерпимая вонь смешивалась с дымом и с силой ударила в ноздри.

Он выставил перед собой факел, всматриваясь в темноту. Это был каменный мешок без единого окна. Подошвы скользили по слизи, свет выхватил в дальнем углу клок гнилой соломы. Существо было похоже на серого зверя. Длинные серые волосы, что опускались до самой земли, теперь показались цвета прошлогодней соломы. Вдоль спины тянулись шипы позвоночника, лопатки выступали как прорастающие крылья.

Из груди вырвался крик. Факел полетел на пол, руки рванули решетку, мышцы напряглись, вздулись, железо прогнулось, штыри вылезли из ямок. Отшвырнув, он снова подхватил факел, протиснулся в нишу, присел, всматриваясь сквозь дым. Свободная от факела рука проникла через завесу волос. Кончики пальцев ощутили округлое девичье лицо.

В тот же миг его оглушил дикий визг. Женщина вскочила и прижалась в угол между стенами.

Он застонал, сраженный в самое сердце. Лютеция — с серым лицом, покрытым струпьями, в лохмотьях, с грязными всклокоченными волосами, потерявшими цвет! Он видел раскрытый в страшном нечеловеческом крике рот, в этом жутком вопле загнанного в угол зверька было столько смертного страха, что он закричал еще громче, заглушая свой ужас, свою растерянность и отчаяние:

— Лютеция!!.. Это я, Лютеция!

Ее трясло, глаза незрячие, в зрачках отражались огоньки факела. Он отшвырнул факел, Лютеция прижалась к стене, но он сгреб ее в охапку и понес в сторону двери, там, на ощупь выбрался по лестнице. Все это время она царапалась, отбивалась, била его кулачками и стучала ногами.

Зал заполнял сизый дым, а раскаленный воздух сжег гортань и опалил легкие. Он сразу уловил запах горелого мяса. Савигорд все еще держал потолок, теперь уже на спине. Железо на нем накалилось до вишневого цвета.

Фарамунд увидел почти обугленное лицо, распухшее от ожогов. Сверху сыпались раскаленные угли, размером с кулак, падали великану на голову, на плечи, застревали. Тот хрипел, стонал, но главная несущая балка все еще лежала на его плечах.

— Пусть боги... — выкрикнул Фарамунд на бегу.

Закашлялся, в голове мысли кружились, как этот сизый обжигающий дым под порывами ветра. Пробежал через зал к выходу, а когда ступил наружу, за спиной затрещало, весь огромный дом провалился вовнутрь. Остались только пылающие стены.

Он выпал наружу, но страшный треск пожаров раздавался отовсюду. Дома горели, везде черный дым победными столбами упирался в тучи.

В лицо снова пахнуло жаром, воздух пропитался запахами горящего дерева, мяса, смешался с ароматами дорогих вин: бочки уже выкатывали из подвалов и тут же вскрывали.

Дома горели клином по всей южной части. Фарамунд прикрыл испуганное существо в его руках от страшного зрелища, к нему подбежали воины. Один закричал издали:

— Рекс!.. Нашел?

А второй, более сообразительный, метнулся в соседний дом и тут же выскочил, вытирая лезвие меча, но в другой руке держал длинную легкую мантию. Фарамунд торопливо закутал Лютецию, понес, прижимая к груди, к городским воротам. Воин крикнул обескуражено:

— Рекс! А что с ними?

— Заканчивайте, — бросил Фарамунд сквозь зубы.

Лютеция, укрытая с головой, перестала вырываться, только мелко-мелко дрожала всем телом. В темноте, отрезанная от мира, она снова ощутила себя в прежнем каменном мешке.

Мир качался и расплывался перед глазами. Из груди рвались рыдания. Мимо мелькали люди, волокли вопящих пленников пленниц, а он нес ее как слепой, сердце разрывалось от боли и отчаяния. Он чувствовал, как горячие слезы бегут по щекам, чувствовал их соленый вкус.

Его обогнал Вехульд, заглянул в лицо, сам переменился, словно осыпали мукой, торопливо закричал:

— Погоди, рекс!.. Погляди! Я сейчас крытую повозку...

Исчез, слышались крики, голоса, треск падающей крыши. Волна жара ударила в спину с такой силой, что он сделал два торопливых шага. Лютецию невольно прижал к груди крепче. Она вскрикнула, как испуганная беспомощная птичка в железной ладони безжалостного охотника, попыталась освободиться, он неуклюже зашептал успокаивающие слова. Она перестала, наконец, отбиваться, но не успокоенная, как он ощутил, а просто снова сломленная, как ее постоянно ломали...

— О, горе мне! — вырвался у него крик. — За что ее так?.. За что меня?

Его сотрясало от рыданий. Сквозь пелену слез видел бледные лица, протянутые руки, но не выпускал ее из рук. Услышал приближающийся рев:

— Прочь, прочь с дороги!