Наталья Павлищева - Спасти Батыя!

– У Сорхахтани сильное войско?

– Что?

Вот уж чего не ожидала Огуль-Гаймиш, так это вопроса о тетке Гуюка, вдове его дяди Толуя Сорхахтани. Стоять на коленях с подставленной под клинок шеей было нелепо, она опустила края бохтага и выпрямилась. Глаза внимательно изучали лицо хана.

Гуюк и Огуль-Гаймиш похожи, у обоих широкие, лунообразные лица, небольшие, плоские носы. У ханши всегда насмешливый взгляд и чуть кривящиеся тоже в усмешке губы. Эта лукавая усмешка так нравилась Гуюку. Годы почти не оставляли следа на лице Огуль-Гаймиш, по сравнению с Сорхахтани она казалась совсем девочкой, несмотря на уже довольно взрослых сыновей. Нежный овал щек со временем не обвис, и шея была все такой же нежной и тонкой, без второго подбородка. По этому поводу тоже шептались недоброжелатели, мол, шаманы стараются. Ну и пусть, зато жена у него не старая усатая баба, и волос у нее седых нет, все черные.

Почему-то вопрос, есть ли у Огуль-Гаймиш седые волосы, страшно заинтересовал Гуюка, он и спросил об этом, окончательно обескуражив жену.

– Что с тобой? То тебя интересует войско Сорхахтани, то мои седые волосы…

– Так есть или нет?

Резким движением Огуль-Гаймиш поднялась с колен, дернула плечом:

– Нет!

Глядя вслед удалявшейся безо всякого преклонения перед ним жене, Гуюк почему-то довольно захохотал:

– Я так и думал!

Он ни на мгновение не сомневался, что Огуль беззвучно произносит ругательства. С трудом удалось справиться с желанием догнать, развернуть и повалить прямо на кошму, задирая одежду. Нет, не дело заниматься этим вот тут, когда из-за каждого ковра могут подглядывать.

– Я приду вечером.

Ее спина на мгновение замерла, но всего лишь на мгновение. Гуюк не стал повторять, он прекрасно понимал, что жена услышала и будет готова к его визиту, как и то, что теперь уже не сможет думать ни о чем другом, кроме ее все еще молодого и такого желанного тела.

Огуль-Гаймиш жила в личных покоях, куда можно было пройти прямо из дворца, но, так же как муж, предпочитала юрту. Его юрта стояла слева от дворца, ее – позади.

Гуюк знаком подозвал к себе советника:

– Где хатун?

– В юрте.

Великий хан Гуюк не слишком любил каменный мешок, построенный отцом, который считался красивым и даже роскошным. Что могло быть роскошного там, где главное украшение – золото? Разве этим украшал свою юрту его великий дед Чингисхан? Да, конечно, Потрясатель Вселенной сам выбрал место для Каракорума, повелел построить здесь здания, но лишь для того, чтобы иногда принимать послов, чтобы все страны знали, куда именно им привозить дорогую дань. Не ездить же по всей Степи за своим Повелителем? Однако, даже имея взрослых внуков, Повелитель предпочитал жизнь в юрте и на коне, а не в каменном мешке, построенном по китайской подсказке. Сидя в нем, можно быстро отвыкнуть от седла и степного ветра, и подвластные народы это также быстро поймут. Поймут и свои воины, а поняв, перестанут подчиняться. Но хуже всего, что поймет сердце и тоже перестанет подчиняться.

Нет, монгол должен жить в юрте и дышать воздухом степи, лишь изредка заходя под крышу каменных мешков.

Размышляя так, хан торопился к юрте своей жены Огуль-Гаймиш. Сколько лет с ней прожито, сколько радостей и бед прошло… Огуль все еще стройна, конечно, не так, как молодые козочки, все еще желанна, несмотря на умелых и красивых наложниц. Вспомнив о наложницах, Гуюк даже усмехнулся: раньше хатун и слышать не могла о других женщинах у мужа, сколькие из них лишились волос, сколькие были отравлены по приказу Огуль! Только и спасался в походах, когда Огуль-Гаймиш далеко, но раньше она ездила и детей с собой возила, считая, что мальчики должны привыкать к походной жизни с рождения.

А теперь будет ездить? Наверное, нет, потому что он стал Великим ханом, а когда Великого хана нет в Каракоруме, правит Великая хатун, значит, ей оставаться в столице.

Но это означало, что если он пойдет на Бату, Огуль-Гаймиш останется здесь. От такой мысли хан даже остановился. Все верно, никому другому он доверить власть не мог, только матери своих сыновей. Где-то глубоко внутри шевельнулось понимание, что есть еще один выход, но хан прогнал эту мелькнувшую мысль. Правильно говорят, что если мысль мелькнула, не спеши сразу гнаться за ней. Сверкнуть на солнце может и рыбешка-малек, удирающая от большой рыбины, за таким гнаться не стоит. А может звезда между туч, за которой тоже не стоит, но хоть душой стремиться можно.

Он спрятал мелькнувшую мысль, пока подождет, потом додумает. Хан уже знал, что додумает и даже постарается воплотить ее в жизнь, как бы глупо это ни выглядело. Только никто об этом пока не должен не только знать, но и догадываться. Даже любимая жена Огуль-Гаймиш, неважно, умная она или глупая.

Конечно, хатун ждала мужа, она обязана ждать, не только когда предупредит, но и в любой другой вечер.

И он снова убедился, что желанней ее никого на свете нет.

А потом, как обычно бывало, начались разговоры о том, как быть дальше. Хатун пожаловалась мужу на сыновей, ленивы и неразумны. Гуюк чуть хмыкнул: услышал бы кто, сказали бы, что пошли в мать. Но он-то знал, что не в нее, вздохнул и велел сыновьям завтра прийти.

И все же Огуль-Гаймиш привычно начала разговор об отношениях с Бату.

– Мой мудрый муж, не считай таким легким делом уничтожение своего противника. Ничего нет капризней удачи на войне, когда противник столь же силен, как и ты, к тому же знает все твои достоинства и недостатки.

Гуюк понимал, что она права, во всем права, но возражал:

– Я не могу не воевать с Бату. Он до сих пор не пожелал принести мне клятву.

– Дай ему возможность сделать это.

– Как? Разве он не может приехать?

Огуль-Гаймиш едва заметно усмехнулась:

– Вы не были слишком дружны с Бату, может, он просто боится приезжать?

Эти слова весьма польстили хану, он тоже усмехнулся:

– Я не собираюсь его казнить, если принесет клятву.

– Как он может знать это наверняка? Ты бы поверил?

– Не поверил… Но что я должен делать, не самому же ехать в Сарай, чтобы принимать у него клятву?!

– В Сарай не нужно, езжай в улус Чагатая, если Бату неглуп, то приедет на встречу с поклоном.

Хан расхохотался, нет, все же женщины глупы, даже самые умные!

– Приедет, приедет. С войском приедет, вот мы и сразимся.

Огуль-Гаймиш не смогла удержаться и все же вздрогнула от такого предположения.

– Ты умней, ты не должен допустить, чтобы состоялось сражение. Не дай возможности Бату втянуть тебя в войну, она будет гибельной для монголов.

Но внушала Огуль-Гаймиш еще одно: куда большую опасность для него представляет не Бату, сидящий далеко в Сарае, а Мунке, чья мать Сорхахтани совсем рядом.