Наталья Павлищева - Против «псов-рыцарей»

– Батый в степи, а вы в Новгороде. Что еще удумали?

Вот проницательность, ничего от Анеи Евсеевны не скроешь. Вятич усмехнулся:

– Есть мысль одна…

– Ладно, потом поговорим.

На столе перед потрясенным Тишаней разворачивалась скатерть-самобранка, роль которой выполняли быстрые слуги. Он только успевал переводить взгляд с одного блюда на другое, не веря своим глазам. Мне стало смешно: так-то, дорогой, это тебе не постоялый двор на берегу Ильмень-озера, это застолье с дорогими гостями у боярыни Анеи Евсеевны. Тут было все: большущий поросенок, почти кабан, обложенный яблоками, рыбина, судя по морде – осетр, нарезанная тонкими пластами, видимо, дичина, и птица, и капустка, и грибочки, и каша, от блюда с которой шел пар, и пузатый сосуд, явно не с колодезной водицей…

Две бадейки с икрой… Я не удержалась:

– Икра черная… икра красная… икра заморская баклажанная…

Лушка тут же влезла:

– А что такое баклажан?

Меня понесло:

– Рыба такая. Икру мечет раз в три года, потому икра дорогая.

Вятич только головой покачал, стараясь сдержать улыбку.

– А ты пробовала?

– А как же! Каждый день по банке.

– По чему?

Вот блин, она же понятия не имеет про то, что такое банка.

– Ну, по вот такой бадейке.

– Вкусная?

– Кто?

– Икра вкусная?

Я поморщилась:

– Да так себе.

Лушка со мной категорически не согласилась:

– Ежели такая редкая, значит, вкусная. Ты просто не распробовала.

Под насмешливым взглядом Вятича я была вынуждена согласиться:

– Наверное.

– А где водится эта рыба баклажан?

Не знаю с чего я вдруг ляпнула:

– В Швеции.

Сказала и забыла, а вот Лушка нет. В ее памяти отложилось, что в Швеции водится такая странная рыба – баклажан, которая мечет икру всего раз в три года и, следовательно, является дорогой и малодоступной.

Теперь Тишаня и вовсе не знал, как себя вести, никогда в жизни не едал за таким столом. Вятич прикрикнул на нашего «защитника»:

– А ну садись и ешь, как все! С нами, значит, с нами. Других разносолов не будет, ешь эти.

– Дык… какие ж еще разносолы? – Глаза бедолаги разбегались от выставленного на стол.

– Тишаня, у Анеи Евсеевны всегда так, она у нас боярыня щедрая.

Лучше бы я про боярыню не говорила, потому что парень, кажется, вознамерился и вовсе бухнуться на колени. Остановили только два бешеных взгляда – Вятича и самой Анеи.

– Это что вы за детинушку робкого десятка привезли с собой? Меня, бабу, испугался.

– Да не робкого он, Анея, просто с боярами за столом небось никогда не сиживал. Да, Тишаня?

Тот быстро закивал своей большущей головой.

– Ты привыкай, теперь здесь жить будем, если Анея Евсеевна не погонит. А ты с нами.

Анея усмехнулась:

– А вы Батыя за собой не тащите?

– Нет, мы теперь кое-кем другим займемся. Садись, Тишаня, и ешь, не заставляй меня сердиться.

Конечно, парень привыкал с трудом, но было видно, что такая жизнь ему очень нравится. Не разбаловался бы.

Позже вечером, отправившись посмотреть, как там моя собственная лошадка, я нечаянно услышала, как Тишаня рассказывал Звездочке, что у него нынче не жизнь, а сказка, в которую и поверить трудно. А еще обещал:

– Ежели надо, дак я за них и впрямь жизнь свою отдам или кому горло перегрызу.

Очень хотелось сказать, что не кому, а лучше сразу Батыю, но, не желая выдавать себя, я осторожно скользнула прочь, потому ответа Звездочки не слышала. Наверняка кобыла была с хозяином согласна, потому как раньше овса попросту не видела, в лучшем случае сено, а теперь вон как раздалась на вольных кормах.

Моего спокойствия хватило на два дня. Ровно столько мы с Лушкой рассказывали друг дружке о произошедших за два года событиях. Дольше душа не вынесла, и так бездельничала столько времени, уже руки чесались с кем-нибудь повоевать. Я принялась сначала намекать, а потом и просто требовать от Вятича встретиться с князем Александром.

– Ты всерьез считаешь, что без нас со шведами не справятся?

– Конечно!

Как он может сомневаться, иначе для чего мы здесь?

– Откуда такая уверенность?

– Невский даже не знает пока, что они приплывут.

– Кто не знает?

Я сообразила, что поскольку битвы еще не было, то и прозвища у Невского тоже нет.

– Князь Александр.

– Ярославич. Учись называть князя, как все зовут. Александр Ярославич. А теперь задачка для второго класса: если новгородские купцы уже второй год видят сборы шведов, датчан, норвежцев и еще много кого, слышат разговоры о крестовом походе на язычников и помогающих им русских, то как могут не знать об этом в Новгороде?

Почему-то стало просто обидно, героизма и спасения Руси снова не получалось. В Рязани я чуть не на площади орала, что вот-вот придет Батый, а они не слушали и оказались почти не готовы. Неужели и здесь так же?

– Если знает, значит, готов?

– В какой-то степени да, у него дружина и ополчение тренированы хорошо, лучше козельских. Но если скандинавы соберутся все вместе, то даже такой дружине будет не устоять, слишком неравны силы. Надо другое придумать, загородить невский фарватер, что ли?

И снова: «Думай, Чапай, думай!» А пока не придумали, к Невскому нечего и ходить.

Самого князя мы увидели на Софийской площади, видно, зачем-то приезжал к епископу, а может, и в собор. Высокий, стройный, голубоглазый…

Какой же он красивый! И молодой. Совсем мальчишка, у которого недавно небось голос ломаться закончил. Теперь басовитый, богатырский.

Я глазела на Невского не хуже, чем когда-то на князя Романа Ингваревича, с той только разницей, что в Романа тогда влюбилась, а теперь у меня был Вятич и другого не нужно. А князя Александра невольно сравнивала с его киношными образами.

Черкасов в старом фильме, по сути, был похож, только староват, а те мальцы, что играли в постсоветских подделках, просто мелюзга по сравнению с настоящим князем. Вот черт его знает, не в одежде дело, не в людях вокруг, но почему-то сразу видно, что это князь, молодой, неопытный, горячий, но князь. И так хотелось ему помочь, что даже зубы заболели.

Вятич удивленно покосился на меня:

– Ты чего?

– Его в обиду дать нельзя!

– А кто собирается-то?

– Я Биргеру башку снесу раньше, чем он к Неве приплывет.

– О, еще одна жертва Настиной ненависти. Бедный Биргер, живет себе и не подозревает.

– Посмейся, посмейся. Если бы вы меня не остановили, Батый был бы давным-давно придушен.

– Ну, встал бы на его место Гуюк, а он куда жестче и хуже.

У меня даже дыхание перехватило от возмущения:

– А Батый, значит, лапочка, белый и пушистый?!

– Тихо-тихо.

Такие разговоры посреди улицы вести опасно, на нас стали поглядывать, это совсем ни к чему. Я благоразумно замолчала, правда ненадолго. То ли Настя (то есть я) все же похожа на Лушку характером, то ли я просто много набралась у сестрицы за время общения, но я тоже не могла молча переваривать какие-то вопросы.