Наталья Павлищева - Ледовое побоище

– Нет, Вятич, это ужасно! Из-за какого-то Батыя должен гибнуть отец Невского! Это несправедливо и увеличивает вину Батыя, между прочим!

– Думаю, у Батыя и без князя Ярослава вины хватит, чтобы быть тобой проклятым, а вот посоветовать отцу Невского держаться подальше от Карпини действительно надо. Это можно сделать через владыку Спиридона. Тяжко старику, но что поделаешь, если на его годы такое выпало.

У наших ворот остановился возок. Ну, возок и возок, мало ли кто ездит мимо и даже приостанавливается, но меня почему-то просто снесло с крыльца навстречу… Лушке!

Наверное, это смотрелось дико: две взрослые женщины с визгом бросились друг к дружке в объятья. Челядь изумленно замерла, но нам было наплевать. Луша вернулась, моя Луша со мной! Живая, здоровая, улыбающаяся…

Я только крикнула в сторону дома:

– Вятич, Луша с Анеей!

Тетка, выбираясь из возка, критически заметила:

– И не только…

Действительно, третьим был серьезный крепыш примерно Федькиного возраста. Племянник!

Я как полоумная вцепилась в малыша и принялась его тормошить:

– Тебя как зовут? Ну, скажи, как тебя зовут?

Бедный ребенок, перепугавшийся из‑за наскока ненормальной тетки, молчал.

– Луш, он по‑русски не понимает? Не говорит?

– Все он понимает и говорит. Испугался просто. Яном его зовут.

Ян действительно не вынес моих измывательств и с ревом уткнулся в подол матери. Луша, смеясь, гладила его по светлой головке:

– Ну, чего ты испугался, чего? Это твоя тетя Настя.

Ситуацию разрулил Федя. Он подошел, скептически оглядел ревущего двоюродного братца и вдруг протянул ему деревянную лошадку:

– На.

К нашему изумлению, тот взял.

– Пойдем, у меня еще есть…

Мы стояли и, раскрыв рты, наблюдали, как послушно топает за Федей его новый друг. Никогда не замечала за Федькой поползновений раздавать свои игрушки первым встречным, скорее напротив – мое чадо четко различало свое и не свое. Видно, почувствовал, что Ян не чужой.

– А твоего как зовут?

– Федей. В честь отца.

Анея кивнула, на глазах у нее выступили слезы, все же она очень любила брата, хотя и ругала его. Я в очередной раз подумала, что у меня классная тетка!

– Чей, Биргера?

Я могла бы и не спрашивать, потому что Федькину лошадку несла в руках точная копия Биргера – такая же круглая голова с любопытными, вопрошающими глазенками.

– Да.

– А как же он отпустил?

– А он не отпускал, мы сбежали.

– Луша! А он войной не придет за сыном? – Я лихорадочно пыталась вспомнить, не было ли второго похода у Биргера на Русь. Блин, кажется был! Надо немедленно спросить у Вятича…

Сам Вятич уже появился на крыльце, он стоял, как всегда, чуть приподняв лицо и прислушиваясь. Федя подвел к отцу Яна и деловито представил:

– Это Ян.

Вятич безошибочно протянул руку малышу и… тот спокойно пошел к незнакомому дядьке. А от меня шарахнулся, как от зачумленной! И где в этой жизни справедливость? Почему к Вятичу просто липнут все дети, собаки, даже волки, а меня собственный сын папой звал?

От размышлений о несправедливости меня отвлекла Анея, она осторожно кивнула в сторону Вятича:

– Совсем не видит?

– Угу…

– Ну, пошли, поговорим. Настя, а мы к вам. У вас поживем, если приютите.

– Конечно!

Мой вопль снова напугал малыша, Ян беспокойно оглянулся, но рука Вятича нашла его головку, и ребенок отвернулся.

– Настя, ты своим криком Яна перепугаешь.

И это Лушка, которая раньше вопила в три раза громче меня! Что с людьми материнство делает… Правда, не со всеми, я как была бешеной, так и осталась. Нет, теперь мне начало казаться, что я как раз была такой, какая сейчас Луша, а стала такой, какой она была раньше.

Напрочь запутавшись в раньше и теперь, я потащила мать и дочь к крыльцу:

– Конечно, у нас, дом вон какой, всем места хватит…

Потом Анея объяснила:

– Мы приехали к Спиридону, да владыка болен, ему не до нас, не хотелось стеснять. Челядь отпустила, кто у владыки остался, кто ушел, это их дело.

Потом мы допоздна сидели, рассказывая и рассказывая о событиях своей жизни за последние годы. Одну тему деликатно обходили: слепоту Вятича. Он заговорил сам:

– Я теперь калека, слепец. И если бы не Настя, жить не смог, она меня из‑за Калинова мосточка вытащила, она и ведет дальше.

Я смутилась:

– Да ладно тебе… Вернулся ты сам, и живешь тоже. Давайте я вам лучше расскажу, как я козу впервые в жизни доила…

Снова мы смеялись, снова рассказывали о забавных происшествиях, перебивая друг дружку.

Я заметила, как Анея похлопала Вятича по руке, что-то тихо сказав. Тот повернул к ней лицо, переспросил, тетка повторила. Я была почти уверена, что обещала, что он прозреет. Вятич усмехнулся, но усмешка эта была совсем не веселой. Похоже, сам муж в такое уже не верил.

А меня все-таки беспокоило то, что Яна увезли тайно. Сестрица с теткой принялись рассказывать, как им удалось обмануть бдительного Биргера.

Они жили в одном из имений королевского зятя, супруга которого почему-то спокойно отнеслась к такому положению дел. Анея быстро взяла все в свои руки и навела там такой порядок, что сам Биргер ахнул.

Их с Лушкой страсть вспыхнула, как костер из сухостоя, и погасла, как искры от этого костра на ветру, оставив сына. Может, потому Ингеборг и была так спокойна?

Анея рассказывала, а я почему-то маялась, словно пытаясь вспомнить что-то важное. Нет, не про устройство новой мельницы в имении королевского зятя и не о том, как должна работать ткацкая мастерская… Я пыталась вспомнить что-то из своей прежней московской жизни, но связанное с Биргером…

И вдруг меня осенило!

– Ян – это имя для Новгорода? А как его звали там?

– Яном, – откровенно удивилась Луша. – В Новгороде разве я бы его так назвала? Андреем был бы. Я и перекрещу здесь.

Я вспомнила, в Стокгольме, когда я была там в двадцать первом веке, нам говорили, что у Биргера был незаконнорожденный сын, и звали его как‑то вроде Григория… Грее… Грегерс, вот! Грегерс, а не Ян.

Видно, я произнесла имя вслух, потому что Анея усмехнулась:

– Ты про Грегерса? Это не Лушин сын.

Так… значит, у нашего героя незаконнорожденных детей пруд пруди?

– Не пруд, конечно, но есть, – смеялась тетка. – Главное, что он нам позволил уехать.

– Как это позволил, а разве вы не сбежали?

– Настя, ты Биргера совсем забыла?

– Да нет, помню еще этого круглоголового живчика.

– Такой мог чего-нибудь не знать или проглядеть?

– Не мог.

– Вот и я так думаю.

Луша на Анеины слова не отреагировала никак, просто сидела и смотрела. Бедная моя сестрица, муж погиб, этот роман как‑то мимо прошел, ладно хоть сын остался…

Но Лушка себя несчастной не считала. Я тоже не считала. Ни ее, ни себя. У нас мальчишки, да еще какие!