Наталья Павлищева - Ледовое побоище

Резко оборвав собственные попытки разобраться, кто из монголов лучше, а кто хуже, потому как эти размышления могли привести к непредсказуемым последствиям, я снова вперилась в ханскую рожу, пусть только попробует возразить!

Нет, он не возразил, отсмеявшись, Батый вздохнул:

– Тебя не подпустят к Гуюку.

– А ты на что?

Наверное, Невский переводил несколько иначе, все же я не слишком почтительно обращалась к «Светлому хану», мне-то наплевать, а князь норовил чуть подправить. Но Батый и по самому тону понимал эти поправки, мои глаза смотрели уже откровенно нагло, я знала, что он на крючке и не сорвется. Поверив в мою неистребимость, Батый должен был возлагать большие надежды на мою помощь, я помнила слова Вятича о том, что хан одинок, у него мало друзей и даже союзников. Иметь такую неуничтожимую, как я, весьма полезно. Хану ни к чему знать, что моя неистребимость осталась в прошлом, пусть верит в нее, так будет легче и ему, и мне.

– Я помогу тебе.

Хан отвернулся, давая нам возможность выйти, не пятясь задом. Я сообразила не сразу, напротив, такое поведение показалось невежливостью, но князь уже тянул меня за руку прочь из шатра. Но уже почти у выхода я все же обернулась:

– Хан, никто ничего не узнает, если ты не тронешь русских земель…

Невский перевел, было видно, как вздрогнул хан, как чуть склонилась в знак согласия его голова. Но сам он не обернулся, видно, все же боялся, чтобы мы не споткнулись через порог.

Не споткнулись, но, выйдя наружу, я вдруг поняла, насколько перенервничала за это время. Оказывается, хамить хану в запале – это одно, а осознать, что столько времени находилась на грани жизни и смерти, – совсем другое.

Князь молчал, видно, переживая весь ненормальный ни с какой точки зрения разговор снова.

Мы так и дотопали до наших, а там я лишь беззаботно махнула рукой в ответ на вопрос Лушки:

– Поговорили! Ничего мужик, договориться можно…

– Настя, как ты собираешься травить Гуюка?

Это Невский спросил тихонько, почти шепотом, потому что даже у стенок юрт и ветра есть уши.

– Князь, ты же поедешь в Каракорум?

Тот вздохнул:

– Придется, видимо…

– Вот и я с тобой.

Теперь встряла Лушка:

– В Каракорум?!

– Нет, Гуюк нарочно приедет сюда, чтобы я ему тут подсыпала яд в шампанское!

– Во что?

– В еду, блин!

– В блины?

– Можно и в них. А лучше прямо в рот и закрыть, чтоб выплюнуть не смог.

Луша с сомнением покачала головой, ей явно не верилось, что Гуюк позволит напичкать себя ядом и молча будет его глотать.

Надо действительно ехать в Каракорум, пока он сам не притащился к нам с новым войском. Может, удастся съездить без князя? В том, что не удастся без Лушки, я ничуть не сомневалась. Только бы не влюбилась там в этого Гуюка. Не то никакой смертной казни по приговору суда потомков не получится.

А я вообще имею право выносить этот приговор? Что-то слишком рьяно вмешиваться в историю стала. Забыла у Вятича спросить, как этот самый Гуюк умер, может, с верблюда там упал или змея укусила, как Вещего Олега? Или с перепою, как его папаша? А что, цирроз печени тоже подходящий повод… Только долго, нам некогда ждать, пока он там загнется от пьянства, побыстрей бы.

Дальше начались лично мои мучения, потому что приходилось сидеть и ждать. Чего? У степи погоды.

Шли неделя за неделей, Батый познакомил братьев со своим сыном Сартаком и старался, чтобы они подружились, но когда отпустит домой, не говорил. Александру надоело, и он попытался узнать через Сартака. Тот замотал головой:

– Тебе в Каракорум нельзя, Туракину отравили, но там Гуюк. Они с отцом ненавидят друг дружку, и Гуюк ненавидит всех, кто с отцом. Сиди пока.

– Да я не собираюсь в Каракорум, домой пора, дела есть…

– Я поговорю с отцом…

Видно, поговорил, потому что Батый снова позвал к себе, но не в шатер, а на охоту, туда, где их подслушать трудно.

Они сидели на разостланном прямо на земле ковре и пили кумыс, к которому Александр довольно легко привык. Верные нукеры стояли достаточно далеко, чтобы ничего не слышать, но достаточно близко, чтобы никого не подпустить.

Глаза Батыя впились в лицо молодого князя:

– Я не верю, что твоего отца отравила Туракина-хатун. Она, конечно, женщина, а женщины все подвержены страстям, но Туракина умная женщина, у которой страсть никогда не мешала делу. Ярослав был нужен и мне, и Туракине. Это не она.

Хан замолчал, но что-то в его молчании было такое, что заставило и Ярославича не проронить ни слова, Батый словно не договорил и пока прикидывал, стоит ли вообще договаривать.

Александр уже понял, что монголы народ особенный, с ними торопиться и пустые слова произносить никак нельзя. Он не зря молчал, Батый заговорил сам:

– Будешь в Каракоруме, не пытайся вызнать кто, сам обратно не вернешься. Понимаю, что горько, но терпи, если выжить хочешь.

Ярославич понял, что удостоился особой заботы и откровенности Батыя, и в знак благодарности склонил голову:

– Сделаю, как советуешь, хан.

– Будь осторожен с твоими единоверцами, подозреваю, что их вина во многом. Иди.

Все, больше Батый не желал говорить ничего, и настаивать не стоило. Александр, коротко кивнув, поднялся. По отношению к тем, кого уважал, хан первым поворачивался спиной, не заставляя ползать задом наперед, так и с Александром.

Невеселым получился разговор, понятно, что Батый знал много больше, чем говорил, но Александр понимал и другое: если сам не сказал, то допытываться не стоит. Предстояла трудная поездка в Каракорум без малейшей уверенности вернуться живым.

– Пока возвращайся домой, в Каракорум поедешь позже, я скажу когда. Только будь осторожен и дома, не сделай лишнего…

О чем это он? Но князь уже знал, что Батый ничего не говорит зря, надо прислушаться.

Наконец, когда я уже была готова сама рвануть в шатер к Батыю и хорошенько потрясти его за воротник расшитого халата, чтобы проснулся, от хана передали приказ: возвращаться в Новгород и ждать.

Чего это я, интересно, должна ждать? Он что, тупой, что ли? Ну, тормоз несчастный, ему предлагают помощь против смертельного врага, и кто предлагает, я, которая осталась жива после того, как у него на глазах погибла!

Вятичу я, вернувшись, так и сказала:

– Дурак твой Батый, даже спасать не хочется.

– Не спасай.

– Шутишь?

Муж пожал плечами:

– Ну, если не хочется.

– Ага, а завтра Гуюк соберет войско и попрет сначала на Сарай, а потом и на всех, кто на стороне Батыя! И что, снова его у Игнач Креста останавливать? Гуюк знаешь какой мерзавец!

– А ты откуда знаешь?

– Слышала, рассказывали.

Я вдруг принялась читать Вятичу лекцию о том, что Батый, хоть и самый сильный из ханов Орды, но стоит несколько в стороне. Смешно, но остальными улусами правят женщины – вдовы бывших ханов. Самая приличная у них мать Мунке Сорхахтани-беки. С этой теткой, по слухам, можно договориться добром, она не склонна рвать на части и резать крупными ломтями. И она на стороне Батыя, в отличие от той самой Туракины.