Наталья Павлищева - «Злой город»

К Серене-секе метнулись быстро, чтобы не дать возможности уйти в лес, как это сделали жители другого города – Стародуба, и зажечь город. Небось, оставшись внутри сами, ничего не подожгут. Разведка донесла, что крепость невелика, это не Козелле-секе, здесь не было ни такой крутизны самого холма, ни таких стен, ни таких рвов. С севера река, с запада и востока большие овраги. Но овраги без воды, овраг не река, через него можно переправиться. Стены таковы, что можно обойтись без осадных машин, потому тумены можно бросить в бой сразу при подходе.

Так и сделали, не ведя больше переговоров с осажденными, тысячи ордынцев бросились на стены, они тащили лестницы, бросали арканы, стараясь зацепиться за малейший выступ стены, лезли, лезли и лезли. Было очень страшно видеть эту черную массу, затопившую сначала все видимое пространство перед городом, потом предградье, а потом и подходы к стене. А теперь эта масса поглощала собой стены Серенска. Зря жители города радовались, что оказались в стороне от пути страшного войска, зря надеялись, что пронесет беду мимо. Не пронесло, вот она, норовит захватить, поглотить, погубить.

Когда стало ясно, что татарам нужно прежде всего зерно, которого очень много скопилось в амбарах и ларях, потому что купцы с севера в тот год зимой не приходили, нашлись те, кто предложил отдать татарам это зерно, чтобы оставили в покое. Но город возмутился: отдать?! Ни за что! Лучше сгореть самим вместе с этим зерном, только чтобы вражины не смогли воспользоваться.

Бату-хан не смотрел на штурм крепости, такая мелочь не достойна его внимания, он изучал окрестности, когда вдруг услышал многоголосый рев. Мелькнула мысль: взяли город. Но что-то заставило оглянуться. Маленькая крепость горела, причем так, словно ее подожгли сразу во многих местах.

– Где жители?! Сумели уйти?!

– Нет, хан, они внутри.

– Я запретил поджигать город, там сгорит зерно!

– Они сами подожгли себя.

– Что?!

– Сами подожгли… и сгорели…

Такого просто не могло быть – люди сожгли себя сами, чтобы зерно не досталось его воинам?! Бату опустился на сиденье, пытаясь сдержать дрожавшие руки. Если в ближайший день-два Субедей не сумеет взять Козелле-секе, то в войске начнется голод, вернее, падеж лошадей, а монгол без лошади не монгол. Люди съедят коней, а вот кто понесет их дальше – урусские лошади не годились монголам.

Жители Серенска действительно, не желая сдаваться и понимая, что гибель неизбежна, подожгли сами свой город, вернее, хлебные запасы, за которыми так рвались ордынцы. Невыносимый даже для монголов смрад стоял над погибшим городом.

Тогорил был среди тех, кто все же вошел туда, когда пожар еще не закончился. Им удалось отстоять у огня немного зерна, очень хотелось отдать его своей лошади, которая не раз выручала его в бою, но как это сделать? Все отберут юртаджи, потому что прежде всего зерно нужно коням хана и его родственников. Воровато оглянувшись, Тогорил вдруг принялся сыпать зерно горстями себе за пазуху, хоть горсть да донесет.

Вдруг на глаза попалось что-то странное, приглядевшись, он понял, что это останки обгоревшей женщины, видно, она и поджигала. В сторону откатился ее головной убор с какими-то украшениями. Тогорил поднял его, в амбаре было почти темно, потому разглядеть не удалось, сотник оборвал украшения и также сунул за пазуху, как делал обычно, когда грабил дома во взятых городах.

Потом он еще метался по сожженному городу, почти забыв о зерне за пазухой и об украшении тоже. Но почти ничего раздобыть не удалось, проклятые урусы и впрямь сожгли себя вместе со скарбом и запасами, чтобы только не досталось врагу.

Выбравшись из города, весь в саже и пропахший гарью, Тогорил попытался собрать свою сотню. Потери были невелики, но и добычи никакой. Немного зерна, немного украшений. А вокруг уже бегали юртаджи, грозя всевозможными карами тем, кто укроет от хана добычу, особенно зерно. Но Тогорил решил не отдавать зерно, а приберечь его для своей лошади. Чтобы отстали, он готов отдать поднятое с пола украшение.

Тогорил вытащил его и замер, разглядывая. Умелый охотник, сотник славился зоркостью, легко бил белку в глаз, но то, что он увидел, понять не в силах. Как мог человек сделать столь тонкую работу? На кольце из проволоки висели бусины, сплошь покрытые столь мелкими каплями золота, что пришлось поднести к глазам, чтобы рассмотреть даже на солнечном свету. Но это оказалось не все, неведомый мастер посадил каждую такую капельку в колечко из едва заметной проволоки!

Тогорил обомлел. Неужели это сделал урус? И такой мастер погиб в этом пожаре?! Если это так, то Бату-хан ошибся, из этой земли нужно было вывозить не зерно или меха, не золото, а мастеров, которые умеют делать такие вещи. За последние месяцы он много видел самых разных изделий, поражавших своей красотой, умением сделавших их людей, но это оказалось самым потрясающим.

Сотник так увлекся, что не заметил подошедшего юртаджи, тот резко дернул Тогорила за руку, собираясь отобрать найденное украшение. Как ни было сотнику жаль отдавать такую красоту, но он не собирался оставлять добычу себе, это каралось смертью, Тогорил только не хотел, чтобы грубые руки юртаджи испортили такую тонкую вещь. Он отвел свою руку, услышав крик юртаджи, что утаивает добычу! В следующий миг произошло еще более страшное – дернув сотника за рукав, юртаджи поневоле распахнул ему одежду, и из-за пазухи посыпалось зерно. Его было всего ничего, но оно было!

Всю сотню казнили вслед за ее сотником, в монгольском войске за одного в десятке отвечал весь десяток, а за десяток отвечала вся сотня. За сотника ответили остававшиеся в живых семьдесят два его воина. Бату-хан не только не заметил такой потери, он и не узнал о ней, хану просто доложили, что покарали тех, кто утаивал от него добычу, а сколько таких было и какая добыча, джихангира не интересовало.

Главным было отсутствие самой добычи. Серене-секе не только не дал зерна, но и покрыл позором штурмовавшие его тумены. От города отошли, но пробиться по топким берегам маленьких речек даже к Козелле-секе не удалось, пришлось остановиться и пережидать, пока хоть чуть подсохнет. Проклятая земля, где города не открывали ворот, мертвые багатуры вставали и снова шли в бой, а жители сжигали себя сами, только чтобы их труд не доставался ордынцам! Здесь даже сама природа вставала на их защиту, то морозы, то сугробы, то волки, то теперь разлившиеся реки… Было отчего злиться и мечтать поскорее уйти в степи. Но поскорее не получалось.

К Вятичу подошел Петруня и стал о чем-то спрашивать. Сотник пожал плечами, отправив парня ко мне. Вопрос меня удивил:

– Действительно ли то, что в горшках, горит в воде?