Наталья Павлищева - «Злой город»

– О ней, – голос Вятича глух.

– Если она погибнет, с нас с тобой спросят.

– Оберег сильный, даже в Рязани спас и Евпатия тоже.

– Ты ей этого не скажи, не то полезет одна против всех татар Батыя убивать.

Вятич тихонько рассмеялся, как мне был знаком этот тихий, почти ласковый смех, от него так веяло добром и надежностью!

– Нашел кого притащить…

Я обомлела, меня сюда притащил Вятич?!

– Если выживут оба, не трогай, я сам отвечу. Если она, то отправишь обратно.

– Сам и отправишь.

– Я в Козельске остаюсь.

– Тебе нельзя.

– Не могу по-другому, уже однажды ушел от Евпатия, хотя мог бы остаться. До сих пор корю себя.

– Да ты скольких после того убил!

– Вот только это и утешает.

– Ох, и натворили мы с тобой дел, Андрей…

– Ничего, зато Батыя попугали славно, и до Новгорода он не дошел…

Вятич снова рассмеялся своим ласковым смехом, а меня мучило имя «Андрей». Почему Андрей? И вдруг я сообразила, что не знаю, как зовут Вятича, ведь это только его прозвище.

Я бы послушала еще, хотя подслушивать некрасиво, но всю малину испортила Лушка. Сестрица примчалась откуда-то и привычно затараторила:

– Княгиня Ирина ехать не хочет! Говорит, я вместе с Васенькой здесь останусь, мол.

Анее пришлось заниматься вопросами строптивой, а вернее, глупой княгини Ирины. Убедить ее не гибнуть зря в Козельске и не губить маленького князя удалось только с помощью отца Иллариона. Зато княгиня потребовала, чтобы в ее лодке были все ее служанки и близкие холопки. Это получалась шестая лодка, но таковая нашлась.

А вот сам Илларион плыть с женщинами отказался:

– Я уж здесь как-нибудь…

– Как это «как-нибудь»?! Татары живых, тем более в таких крепостях, не оставляют. Им ваш сан не страшен, убьют ведь.

– А я прятаться не собираюсь, вместе с теми воинами, что останутся, на стенах буду, и воевать буду. Словом уже ни к чему, так надо руками.

– Головой надо! – разозлился Вятич. – Здесь завтра такое будет, что пешим не выжить. А в лодке поможете хоть грести.

– Ты, воевода, конечно, опытный, но и я не так прост. Я не всегда священником был, а до того воином и в седле держусь лучше твоей Настасьи.

Я не успела возмутиться, как сам Илларион продолжил не терпящим возражения голосом:

– Только после дружины Федор в воеводы пошел, ты в волхвы, а я Господу служить… И каждый из нас по-своему людям полезен оказался. Теперь время такое, что всем вместе надо, потому и я рядом с тобой буду, хочешь ты того или нет.

Секунду Вятич смотрел в лицо Иллариону, потом рассмеялся:

– Твоя правда. Коня хорошего подбери, может, прорвемся…

– Настя, я хочу тебе кое-что сказать…

Я смотрела на Лушку и гадала, кто из нас двоих останется жив или, может, обе погибнем? Завтра решили прорываться, что им с Анеей, что Андрею, что мне, что остающемуся Вятичу будет не просто трудно, а смертельно трудно, но другого выхода просто нет, осталась единственная возможность уйти из Козельска.

– Что, Луш? Ты не бойся, вам удастся прорваться, мы постараемся отвлечь татар на себя.

– Я не о том. Помнишь, когда князь Роман уходил с дружиной в лес? Они тогда сильно поругались с Вятичем.

– Ну?

– Ты ушла, не слышала… Вятич тогда сказал Роману, что если он тебя любит, чтобы не смел не доверять тебе, что недоверием он тебя оскорбляет.

– А Роман?

– Он потребовал, чтобы Вятич не подходил к его невесте. Настя, ты что, невеста Романа?

– Нет пока, – я едва сдержала улыбку.

– А Вятич сказал, что будет подходить, потому что нужно уберечь тебя от глупостей, а вот когда выберемся из Козельска, он тебя передаст князю, и тогда пусть заботится сам! А мама сказала Вятичу: «Дурак!» Настя, почему?

– Не знаю.

– А я знаю! Князь сказал, что давно видит, как Вятич на тебя облизывается, да только не по его зубам орешек.

– Чем спор закончился?

– Мать прекратила, заорала, что не время девку делить! Вятич посмеялся, мол, мы не делим, я только обещаю князю ее от смерти уберечь, а тебе самой решать, кого любить и с кем быть. Но князь все равно сказал, что не с Вятичем!

– Почему ты мне этого раньше не рассказала?

– Мать не велела. А теперь чего уж…

– Да, теперь все равно.

Я подумала о том, что завтра гибель может уравнять всех нас. Думать о смерти не хотелось, но почему-то думалось. Впервые со времени осады Рязани я думала о возможной гибели, и это было очень плохо.

Вятич хорошо чувствовал мое настроение, а потому утром, едва увидев меня, вгляделся в лицо:

– О чем размышляешь?

– Так, ни о чем… Думаю, что нас раскидает в разные стороны и неизвестно, встретимся ли вообще.

– Не об этом ты думаешь. Настя, иди сюда, – он потащил меня за руку на стену, вдруг показал на лес. – Смотри, там Роман, который сегодня придет тебе на помощь. И ты просто не имеешь права погибнуть.

– Я не собираюсь погибать, – вяло возразила я.

– Не собираешься, но если не очнешься, то обязательно погибнешь.

– У меня Анеин оберег.

– Никакой оберег не поможет выжить, если ты сама этого не захочешь! Ты должна очень захотеть выжить, чтобы выйти за Романа замуж, слышишь? Тогда тебе не будут помехой ни татары, ни кто другой.

Нас уже звали со стены вниз, Вятич махнул рукой: «Сейчас иду» – и снова повернулся ко мне:

– Смотри, вот за тем лесом сразу направо ложбина, если вы сможете прорваться туда, Роман вас прикроет, а там вам татары почти не страшны, там проход между двумя оврагами узкий, их бить можно будет на подходе. Запомнила? Вон до того леса надо успеть проскочить!

Я только кивнула головой.

– И не смей думать о гибели, я обещал Роману, что ты останешься живой!

– Может, ты с нами?

– А в Козельске кто останется? Если сумеем вырваться, я вас найду. Пойдем, зовут.

Дальше началась подготовка к прорыву…

Женщин оставалось немного, чуть больше полусотни, потому уходить решили пятью большими лодками. Тяжеловато, конечно, но если растянуть намного, то караван получится слишком длинный. Но потом, подумав, добавили еще одну. В первой плыла Анея, в последней Лушка. Мать и дочь перестали спорить, как-то подтянулись, и Анея уже обращалась с Лушкой, как с равной. Как все же меняет людей и отношения между ними война!

Анея командовала женщинами и детьми с толком, каждая знала свое место, и не было ни бестолковой суеты, ни стенаний. Всем давно объяснено, что за домашний скарб или скотину держаться не стоит, все равно татарам достанутся.

Мои конные пока были на стенах, готовые по первому знаку спуститься к воротам, откуда нам предстояло идти на прорыв. А люди Вятича вдруг занялись каким-то странным делом, они принялись разбрасывать между домов и во дворах разное тряпье, остатки сена, срывая его с крыш.