Наталья Павлищева - Кровь и пепел

Я сжалась, пусть нет возможности отбиться или защититься, но слез моих он не увидит! Плеть трижды прошлась по спине, но я стоически не издала ни звука, только губу закусила до крови и кулаки сжала так, что ногти, пусть и короткие, в ладони до красных следов впились.

Сзади от двери раздался крик Анеи:

– Не смей! Федор, не смей!

Видно, от напряжения я вроде даже впала в бессознательное состояние. Очнулась в своей горнице, но Лушки на второй лавке не было. Понятно, нас с сестрицей развели по разным углам, чтобы не сбежали в Америку или вообще в Антарктиду. После обиды, нанесенной отцом, я готова была пешком уйти жаловаться в Комиссию по правам человека. Была забыта сама причина несостоявшегося похода, забыты Рязань и Батыево нашествие, забылась даже ночь с волками, осталась только горечь из-за расправы. У меня впервые в сознательном возрасте был отец, и он избил меня! Я знала, что скажу ему, когда встану:

– У меня больше нет отца!

И пусть убивает.

Не пришлось.

– Ну, а теперь рассказывай.

– Чего рассказывать?

Тетка смазывала мою многострадальную спину какой-то мазью и вела допрос. Хорошо, что я не видела ее глаз, но и голоса тоже хватало.

– Зачем в Рязань понадобилось?

Я замялась, не зная как врать, мы же с Лушкой не сообразили договориться на такой вот случай. А Анея вдруг усмехнулась:

– Не к Андрею же Юрьевичу ты спешно отправилась?

Я схватилась за нечаянную идею:

– К нему!

– Да ну? К Андрею тебя, голуба моя, с почетом и в нарядах отвезли бы, а не вот так – поротой.

Ловкие руки тетки уже сделали свое дело, она приложила какую-то тряпицу на спину, укутала одеялом и присела рядом.

– Настя, что ты такое про Рязань знаешь, что решилась бежать, чтобы там сказать?

– Только то, что отцу говорила: татары зимой придут.

– Степняки всякий год ходят, правда, не зимой – весной, но этого мало. Ты знаешь что-то серьезное и страшное… Ладно, не можешь, не говори. Ответь только одно: это действительно серьезно?

– Да.

У меня мелькнула мысль все рассказать Анее, но пока я думала, с чего начать (нельзя же просто заявить, мол, я из далекого будущего, сюда затесалась случайно и не по своей воле, верить прошу на слово), тетка поднялась и, задумчиво добавив: «Я отвезу тебя в Рязань», вышла вон.

Вот это да! Я столько времени чуть ли ни про состав Батыева войска рассказывала отцу, правда, не называя ни сроков, ни городов, просто описывала организацию татарских туменов и их законы, а надо было всего-навсего сказать Анее, что мне очень, ну просто очень нужно в Рязань. Странная у меня тетка, что и говорить…

Я вдруг попыталась понять, сколько же ей лет. Получалось… лет тридцать, не больше. Вот это да, мы же ровесницы! Может, нутром чувствуя это, она и разговаривала со мной почти как с равной, особенно в последнее время? Во всяком случае, совсем не так, как с Лушкой, и дело здесь не в том, что Лушка дочь, а я племянница, она и с отцом держится чуть иначе… Я давно подозревала, что у Анеи все разложены по значимости, причем не из-за положения, а именно человеческой. В таком случае мне стоило гордиться, потому что я стояла довольно высоко.

Некоторое время я лежала, размышляя, что скажу, если действительно попаду в Рязань. Услышав, как кто-то тихонько приоткрывает дверь, сделала вид, что сплю. Дверь так же осторожно закрылась, но разговор из той комнаты был слышен и оказался весьма интересным. Говорили Анея и отец.

Я прислушалась.

– Федор, я с девками, как только очухаются, в Рязань еду.

– Чего?! Совсем ополоумели?

– Сказано: еду!

Анея не привыкла, чтобы ей возражали, даже брат, пусть он и воевода.

– Ну эти дурищи с ума посходили, ты-то что?!

Было явно слышно, что в отце борются желание настоять на своем и готовность уступить. Я уже прекрасно понимала, кто победит.

– Надо ехать, – уже примирительно вздохнула Анея. – А вдруг Настька правду говорит? Надо Рязань предупредить.

– Кто тебе или ей поверит? Испокон веков такого не бывало, чтоб степняки дуром зимой перли. Только людей насмешите.

Отец сдавался медленно и неохотно. Анея, видно, просто смотрела на него своим строгим взглядом и молчала. Это очень эффективное средство, она позволит выговориться, а когда отец изложит все доводы против и у него больше не останется чем возразить, Анея выдаст свой последний «за», который перевесит все отцовские доводы разом.

– Да и кого предупреждать? Рязанцев, от которых столько бед видели?

И тут тетка поторопилась, она отреагировала:

– Кто это беды видел, не ты ли?

– Пусть не я, но мы же черниговские.

– Русские мы, Федор, понимаешь, русские, а уж черниговские или рязанские, то дело второе, если не десятое! И бабы с детишками, которые погибнуть могут, в Рязани такие же, как в Чернигове и Козельске.

Отец уже сдался.

– Может, вместо вас кого толкового послать, чтоб князю все и передали?

– Что? Что у тебя дочь стала беды предвидеть? Юрий Всеволодович слушать станет? Нет, самой надо, мне самой…

– А если?..

– Справлюсь!

Я не успела подумать, о чем это они, как Анея вдруг поинтересовалась:

– Прощенья у дочери попросить не хочешь?

Отец взъярился:

– Чего это?! Что плетью отходил, так за дело!

– Ну ладно, потом.

– Чего потом, чего потом?

Чем закончился разговор, я уже не слышала, Анея, видно, вышла, за ней отправился и отец. Вот ведь женщина, воевода перед ней по струнке ходит! И не потому что брат, а потому что внутреннюю силу чувствует.

Итак, мы едем в Рязань, правда, когда у меня заживет спина, а у Лушки пройдет нога и спадет жар (все же сказалось купание в холодной воде).

Через день я встала, рубашка уже не раздражала ранки на спине, и оказалось, что самое трудное теперь – встретиться с отцом. Когда он меня побил, в запале я готова была сказать, что больше не имею отца, но, полежав и подумав, поняла, какой страшный удар нанесла своим побегом. Боярышни сбежали из дома… Пока мы сидели в лесу с волками, еще куда ни шло, дуры и дуры, а вот через день? Кто поверит, что мы не как Таюшка и бежали не с парнями? Кошмар! Почему это нам обеим не пришло даже в голову? Таюшку вон и замуж выдали, а все равно люди с усмешкой пальцем вслед кажут, а про нас бы что подумали?!

Нет, в любом веке помимо эмоций не мешает иметь голову на плечах. Что бы я лично сделала с дочерью, выкинувшей такой фортель? Как что, выпорола бы! А что попытался сделать отец? Выходит, не ему у меня, а мне у него прощенья просить надо…

Услышав голоса отца и Анеи внизу, я поднялась и осторожно вышла к лестнице. Они одни, это хорошо. Тихонько спустилась, еще не зная, что буду говорить и делать. Отец явно замер, я не поднимала на него глаз, но понимала, что он просто стоит и смотрит. Подошла и неожиданно для самой себя вдруг… встала перед ним на колени!