Олег Верещагин - Не остаться одному

При общем нетерпеливо-удивленном молчании я достал кобуру, с которой свисал ремень с пустым патронташем. Отпустил топчан. Повозившись с клапаном – кожа высохла и потрескалась – я достал, пачкая пальцы салом, наган.

– Ого… – выдохнул кто-то. Электрической искрой побежал по пещере удивленный шепоток.

– Я его оставил здесь тогда, перед уходом, – пояснил я, проводя пальцем по стволу. – Кончились патроны… А сейчас я снова ими разжился – буквально чудом.

Хаахти, все это время наблюдавший за мной цепким холодным глазом, кивнул:

– Бери свою вещь… Садитесь, грейтесь и ешьте. Мы рады вам.

К вечеру дождь перестал. Но ветер не унялся – сильнейший и плотный, он как будто стал еще свирепей, несся над Карпатами, срывая с карнизов и склонов камнепады. Небо очистилось, на нем горели, почти не мигая, страшные крупные звезды. Похоже было, что под утро придет настоящая зима…

Но в пещере, как и положено, было тепло, светло и весело. Не знаю, то ли хозяева каждый день так ужинали, то ли отмечали что-то, то ли дали пир в честь нас – но я не ел так уже давно. Кристо вообще расслабился полностью – он сидел рядом с какой-то девчонкой (не финкой, кажется) и то и дело принимался болтать с ней, а потом они вместе хохотали. Глаза у Кристо блестели, и я вдруг подумал, что весной оставлю его здесь. Зачем и куда ему тащиться? Каждому свое…

Шум слегка утих – на свободное место вышел и сел, скрестив ноги, один из мальчишек (нам всех представляли, но я никого не запомнил – мысли были напрочно заняты другим). Положил на расставленные колени кантеле – музыкальный инструмент вроде гуслей, у меня еще была в свое время книга финских и карельских сказок, которая так и называлась: «Кантеле». И сейчас есть. У меня…

Я не знал финского. Но песня, которую он запел, звучала красиво, незнакомые слова складывались в ритмичные строки, набегавшие друг на друга, словно волны прибоя. Все молчали, слушая парнишку – в точности как и мы слушали, когда пел Север или кто-то из девчонок.

Сидевшая рядом со мной слегка веснушчатая, но в общем-то очень симпатичная девица, чуть наклонилась – очевидно, заметила, что я не понимаю, и решила сыграть роль переводчицы. По-русски она говорила так себе («очень не очень»), но я понимал…

Смелый мальчик был князем своего племени, а красивая девчонка верно его любила. Они вместе шли по воюющим землям навстречу опасностям, рука об руку сражались с врагом и бесстрашно смотрели в глаза смерти, заставляя ее отступать. Но настала тяжелая зима, и тоска вошла в сердца людей. Они обвинили своего князя в том, что он привел к ним беду, хотя был он не только их князь, но и их друг. Тогда мальчишка и девчонка ушли прочь, и племя распалось. Они поселились в далекой земле, где нет боли и крови, где можно отложить в сторону клинок и, ложась спать, знать, что проснешься живым. Там они и жили – долго и счастливо. Но однажды на остров, где они нашли приют, добрался один из их друзей – опомнились те и хотели, чтобы их вождь вернулся. И девчонка с мальчишкой, оставив свое спокойное счастье, вернулись в мир войны и встали плечом к плечу с друзьями. Снова были бои – и вот мальчишка-вождь попал на лесной тропе в предгорьях Кавказа в засаду урса. Их было сто. А он – один… Но упал он последним – и никто из черных так и не смог похвастаться победой. Друзья похоронили павшего над тропой. А девчонка над свежей могилой подняла клинок и поклялась на светлой стали помнить и мстить.

С тех пор ее видели во многих местах. Она всегда одинока. И немного найдется тех, кого так же боятся урса…

Певец давно вернулся на свое место, и пир вновь забушевал (иначе не скажешь), а я все сидел на своем месте, глядя в одну точку – в огонь. И не сразу понял, что Хаахти обращается ко мне:

– А ты не хочешь спеть?

– Я? – вопрос застал меня врасплох. Все одобрительно загудели. – Вы хотите, чтобы я спел? – Когда все снова закивали и загалдели, я растерянно пожал плечами и, взяв протянутое кантеле, поставил его на колено. Попробовал – это немного походило на «инструмент» Игорька Басаргина. Я устроил кантеле удобней. Левой рукой – сгибом указательного пальца – потер губы. – Я буду петь по-русски. Это песня одного нашего автора. Очень хорошего автора… [2]Я только не очень хорошо играю… и пою.

С этими весьма обнадеживающими словами я положил пальцы на струны.

Ветер улегся. Земля стала железной – грязь схватило моментально, того и гляди – ноги поломаешь. Мороз ахнул моментально – и немаленький.

Я сидел над пещерой и дышал, откусывая зубами ледяной воздух. Мне было холодно, но я упрямо дышал и не двигался.

Больше всего хотелось плакать. Но это у меня давно не получалось. То ли я себя приучил, то ли мир вокруг приучил меня. А вот сейчас и надо бы, и хочется, а не выходит…

Я достал наган, очищенный за вечер от сала. С журчанием покрутил барабан и начал снаряжать его патронами. Над горами страшно, немигающее горел глаз Венеры.

Хаахти подошел неслышно. Набросил мне на плечи пушистый меховой плащ и сел рядом.

– Я догадался – песня о тебе, – сказал финн.

Я убрал револьвер, застегнул теплую и упругую от новой смазки застежку:

– Обо мне. О нас. Только она неточная. Урса было не сто, а всего четырнадцать. И я не погиб. Те, которые пришли потом, взяли меня в плен и отдали в рабство… А я, кажется, знаю тебя. Ты – тот самый финн, который попал сюда в начале века?

– Да. – Хаахти кивнул. – Кто тебе рассказал обо мне?

– Йенс Круммер, – ответил я. – Помнишь такого?

– А, немец… Встречались. Он еще жив?

– В августе был жив, сейчас – не знаю… Послушай, ты прожил тут почти век. Скорей всего – не прятался по болотам и лесам. Так, может быть, ты мне скажешь наконец, какой во всем этом смысл?!

Очевидно, эти слова у меня вырвались со злостью. Хаахти хмыкнул, достав финку из-за сапога, начал подбрасывать ее на ладони.

– Ты знаешь о Городе Света?! – так же зло задал я еще один вопрос.