Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

Так и сдохнуть можно. А?

Вечером Танюшка, легко сломив мое слабое сопротивление, напоила меня бульоном из подстреленной ею куропатки. Глотать было больно, дышать – еще больнее, при каждом вдохе кололо в боку, утомительно, постоянно и не столько уж больно, как надоедливо. Больно было потом, когда Танюшка начала менять наспех наложенную на ожог повязку. Я закусил тряпку и жевал ее, пока Ингрид промывала ожог осиновым настоем, а потом накладывала повязку, ругаясь с Танюшкой из-за того, какую класть – на ожог нужна была тугая, но она слишком сильно давила ребра. Ночь помню плохо, знаю только, что почти не спал от боли, измучился сам и измучил до слез Таньку, обнимавшую меня со спины. Утром все от той же боли (она стала поменьше, но все равно жгла бок и взламывала грудь на вдохах) мир казался мне серым, и я не сразу сообразил, что Вадим вскинул на плечо мой вещмешок, а потом возмутился:

– Что за новости?!

– Тихо, тихо. – Он уткнул мне ладонь в грудь. – Лучше сейчас нести твой сидор, чем потом – всего тебя.

Я оценил его правоту, потому что себя я точно нес с трудом.

– Третья степень, – сказала Ингрид, – местами четвертая… Береги бок.

А как его беречь? Я шел в вязком тумане, временами обнаруживая, что опираюсь на плечо то Сергея, то еще кого-то из мальчишек. Тогда я ругался (кажется, матом), отпихивал помощников… чтобы через полчаса обнаружить: я опять движусь с подпоркой. Так продолжалось до вечера, когда я окончательно вырубился.

Потом я очнулся. Шел снег. Горел костер, пахло едой, и наши, негромко переговариваясь, плели между толстыми стволами вековых дубов загородку, забрасывая ее снаружи снегом. Я понял, что тут мы останемся надолго, а снегопад упрячет наши следы от возможной погони.

Я уснул под утро и проснулся от шума – кто-то рычал, кто-то ругался, слышался хруст и треск. Я подскочил – и вскрикнул от боли, созерцая, как возле костра катаются в драке Сережка Лукьянко и Олежка Крыгин. Как раз в этот момент мой тезка ударом локтя и ноги отшвырнул Серого почти в огонь, но тот успел извернуться и вскочил на ноги, выхватывая из-за голенища засапожник. Олег, левой рукой стирая кровь с разбитой губы, схватился за финку и перехватит ее за кончик лезвия – для броска.

– Стоп, хватит, вы что, охренели?! – заорал я, пытаясь встать и проклиная свою слабость пополам с какой-то пустотой в лагере. Но тут вмешался откуда-то счастливо взявшийся Сморч. Он перехватил руку Олега и выкрутил ее так, что финка полетела в одну сторону, а наш художник неудержимо закувыркался в другую. Серый с низким реактивным воем бросился в атаку на поверженного противника, но Сморч, не глядя, точно и сильно пнул его пяткой в пах – так, что тот сложился вдвое, роняя засапожник, и сел в снег, хватая воздух широко открытым ртом. Сморч рыкнул на них (спасибо ему!):

– Князь приболел – и все расслабились?! Убью!

– Что там случилось?! – Я наконец смог встать.

– Он!.. Он!.. – Сергей немного смог разогнуться, и я увидел, что он плачет, буквально брызжет слезами – и явно не от боли. – Он!.. – Сергей задохнулся.

– Ну сказал я ему! – Олег тер кисть. – Сказал, а что, не правда?! Сказал, чтобы помылся, ну сколько можно?! Вы на его уши поглядите и на шею! Как можно так зарастать, ну по-человечески же нужно выглядеть!

– А еще он сказал!.. – Сергей справился со слезами. – Он сказал, сволочь, что не знает, как со мной еще Вильма ложится, что лучше с медведем трахаться, он хоть почище! – и снова бросился в атаку, но Сморч развел их руками, как гидравлический домкрат. Тем временем собрались почти все девчонки – они, оказывается, все были здесь, а мальчишки, скорей всего, ушли на охоту.

– Пусти их. – Я подошел к Сморчу. Он, помедлив, убрал руки, и мальчишки снова хотели броситься друг на друга, но помешкали, потому что я оперся на их плечи – именно оперся. – Я понимаю, – сказал я, и они, удивленные моим голосом, уставились на меня. Серый смотрел злыми мокрыми глазами, шмыгал носом. Олег вытирал губу ладонью и часто моргал. – Понимаю я все, – повторил я. – Плохо. Холодно. И жрать нечего. И вообще неизвестно, доживем ли до весны. И снег кругом, и мороз. И виноватого найти очень хочется, чтобы просто злость сорвать. Все я понимаю… Но и вы поймите. – Я сжал их плечи. – Нет тут виноватых. Это просто жизнь такая паскудная. Но не мы. Так чего же друг другу глотки рвать? Давайте еще немного потерпим. Все вместе. Может, вытерпим? – Я тряхнул их. – А?

У Олега на миг дрогнули губы, но он справился с собой и сказал тихо:

– Прости, Серый.

– Ага… – Сергей снова шмыгнул носом и улыбнулся: – Пойду помоюсь.

Я проводил их взглядом. Ободряюще улыбнулся тревожно смотревшей на меня Таньке. И углом рта процедил Сморчу:

– Лечь помоги, только тихо…

Тихо , я сказал, во всех смыслах – было больно бок… Я не выдержал – застонал негромко, и Сморч, незаметно поддерживавший меня, спросил тревожно:

– Что, очень?..

– Ну как ты думаешь? – процедил я. Раньше бы ни за что не признался; сейчас мы все стали понимать разницу между бравадой и мужеством.

Я толком не успел устроиться на месте – ходившая вокруг дозором Ирка Сухоручкина вошла в нашу загородку и сообщила, что идет Олег Фирсов, причем идет как-то странно и один. Уходил вдвоем с Саней и Бэном, а обратно тащится в одиночестве…

Вопрос выяснился вполне тут же. Вошел Фирс – он был бледен, улыбался и шел, согнувшись и прижав обе руки, залитые кровью, к животу.

– Спокойно, – сказал мой тезка. – Без паники. Из меня тут немного кишки выпустили…

…Тигролев напал на них первым, возле речного берега, у цепочки полыней. Олегу удар лапы распорол живот, и, пока он валялся в снегу, зверюга успела перебить обе ноги Сане и сломать бедро Бэну, но сама издохла, потому что Саня вогнал валлонку ей в горло, а Бэн – в бок. После этого Олег, как единственный ходячий, отправился в восьмикилометровый обратный марш, придерживая внутренности руками…

…Ингрид заставила Олега отнять ладони от живота, после чего он немедленно раскис, потому что кишки, конечно, сразу же полезли наружу. Как обычно при таких ранениях, он почти не чувствовал боли, но вид собственных внутренностей, симпатично лезущих из живота и дымящихся на воздухе, любого вышибет из колеи, поэтому Олег попытался вскочить со шкур, куда его положили, и убрать это безобразие обратно, но его удержали, после чего Олег просто заорал: