Валерий Большаков - Консул

– «Перебить вашу банду!» – издевательски повторил Лобанов. – А перебили твою.

Косой оскалился.

– Сначала я следовал приказу, – проговорил он сдавленным голосом, – но когда ты нас подставил и стравил с саками, уничтожить проклятых фроменов стало для меня вопросом чести!

– Ну уж, ты сейчас наговоришь! Какой еще чести? Разве у такого ублюдка, как ты, может быть честь? Кстати, не просветишь ли ты меня, какой еще подонок раскрыл секрет о нашем походе?

– Этого подонка, – расплылся в улыбке Косой, – зовут Луципор, он твой раб.

– А ты сам-то чей холоп?

– Кончай его, Пакор! – каркнул Ород.

Парфянин с перебитым носом громко засопел и бросился на Сергия. Молниеносный выпад трезубца ушел в воздух – Лобанов отпрыгнул, уходя в кувырок. Удар по ногам Пакора тоже не прошел – парфянин отбил акинак древком трезубца и нанес удар. Мимо! Обратным ударом Пакор хотел зацепить Сергия, но принцип-кентурион решил малость уравнять шансы – упав на пол, он перекатился под свистнувшим над ним трезубцем, и закаленной пяткой перешиб древко у самого наконечника.

Пакор очень удивился, оставшись с обломком в руках, а в следующее мгновение акинак вынул из него душу, пронзив парфянина от паха до печени.

Выдернув меч, Сергий вскочил, едва поспевая скрестить клинок с двумя кушанами, выбравшими мечи, прозванные картами – удлиненными акинаками. Кушаны недурно владели своим оружием, и уделать их было делом проблематичным – Лобанову представилась пара случаев, но, увы, не хватило длины клинка.

Кушаны прижали Сергия к стене, за их спинами прыгал Ород, подбадривая своих головорезов. Рубаки наседали, щеря желтые зубы. По их лицам струился пот, но сил обоим Митра отмерил немало – малейшая промашка – и карта перечеркнет нить жизни принцип-кентуриона…

И тут с потолка в углу посыпалась пыль. Ни Ороду, ни его наемникам это не было видно, а к Сергию словно второе дыхание пришло – кто еще мог ворочать каменную плиту, кроме великана Гефестая?!

Плита сдвинулась, под нее сунулся бронзовый лом, зеленый от времени… И вес был взят! В пролом свесился Искандер с луком. Выгнувшись назад, он выпустил стрелу, и тут же скрылся наверху. Кушан в ярко-алом тюрбане вздрогнул, вытягиваясь на кончиках пальцев, словно на пуанты становясь, и рухнул под ноги Сергию. Его напарник отвлекся на долю секунды, но и этого хватило, чтобы акинак, отбив карту, почти срубил голову в тюрбане небесно-голубого цвета.

Со второго этажа спрыгнул Гефестай, ринулся к Сергию, но тот уже и сам справился.

– Ород где? – заорал Лобанов. – Только что тут был, зар-раза!

Сын Ярная метнулся за угол, и оттуда крикнул:

– Тут дверь! Маленькая! Запертая…

Сверху соскочил Искандер.

– Там есть кто живой? – спросил Сергий, тыча пальцем в потолок.

– Были такие… – оскалился Тиндарид.

– Понятно!

Лобанов подскочил к двери и отодвинул засов. На этаж тут же прорвалась разъяренная Тзана.

– Живой?!

– Да что мне сделается… Орода видела?

– Сбежал Ород! – донесся глухой голос Эдика. – Двух коней Чёрного прихватил – и сбежал!

– А куда? Вперед или назад?

– Вперед, конечно! Он же чокнутый…

Сергий, не выпуская из руки акинак, обошел все этажи Каменной башни, встречая погонщиков, бледных, как снег, Гермая, возносящего благодарственную молитву Митре за спасение, ученую триаду – Го Шу и Лю Ху устало обтирали трофейные мечи.

Лишь теперь Лобанов ощутил усталость. Выбравшись во двор крепости, он присел на каменную ступень и равнодушно огляделся. Еще один бой. Еще одна победа. А сколько иных сражений уготовано в будущем? И всегда ли им будет сопутствовать виктория?

Превозмогая себя, принцип-кентурион встал и негромко скомандовал:

– Собираемся. И едем. Подальше отсюда…

Кони ступали по тропе, понуро кивая головами – донимала высота. Она отнимала силы, не позволяя дышать вволю. Потом торговый путь «пошел на снижение» – и всем малость полегчало. Белые, желтые, черные горы окружали узкую извилистую долину, и постепенно на этой пустынной палитре проявлялись мазки зеленого – показались высокие ели на острых утесах, проросли тополя на лужайках.

Под вечер вышли к Яркенду, который ханьцы называли Шачэ. Это было обычное для Азии скопище глинобитных домиков под плоскими крышами и узких, запутанных улиц, сжатых дувалами.

В Яркенде Гермай решил задержаться и распрощался с преторианцами, каждому отвалив по два кушанских динара. Эти здоровенные золотые монеты почти закрывали ладонь – в каждой драгметалла содержалось вдвое больше, чем в римском ауреусе.

– Это все, чем я могу вас отблагодарить, – сказал купец. – Всякого я навидался и каких только опасностей не изведал, но того, чему был свидетелем у Каменной башни, не ожидал! Вы уберегли и коней моих, и товар, и людей, не считая уж мою жизнь, с которой я едва не расстался. Будете в наших местах – заходите в гости!

– Непременно, – улыбнулся Сергий.

В принципе, благодарить надо было как раз Гермая, хотя бы за то, что у Чёрного «все было схвачено» и преторианцы, пока они шагали в составе каравана, беспроблемно пересекали границы, счастливо минуя и дорожную стражу, и жадную таможню. Но не говорить же всей правды?..

Рано-рано утром «великолепная восьмерка» тронулась в путь. Им предстояло пройти сотни миль по южному краю грозной пустыни, которую позже нарекут Такла-Макан. Окраины пустыни, отмеченные солончаками, постоянно маячили слева. Чаще всего веяные-перевеянные пески вытягивались сыпучими барханами, но иногда ветер сгребал их в гряды, похожие на китовые спины или громоздил песчаные пирамиды.

Реки и речушки, стекающие с гор Куньлуня, уносили воду в пределы пустыни, их течение отмечалось порослью тамариска и редким саксаульником, но недолго – драгоценная влага заглатывалась жадными песками, пропадая в бездонных недрах.

Жара и сушь выпивали жизненные соки, и отряд стал двигаться по ночам, пережидая день в тени, поближе к воде.

Однажды из пыльного марева, веками висящего над Такла-Маканом, показался Хотан, край Кушанского царства – Гуйшуана, как его называл Лю Ху, неодобрительно поджимавший губы при упоминании побед энергичного и удачливого царя Канишки.

И снова пыль, пыль, пыль из-под копыт…

А на третью неделю пути, оставив слева белое озеро, покрытое солью, отряд вышел к Шачжоу, [39]западным воротам Поднебесной.

Гигантские дюны подходили бы к самой окраине Шачжоу, но путь пескам – и путникам – преграждала величественная крепостная стена, завиток той знаменитой Вань Ли Чан Чэн, [40]что охраняла империю Хань с севера.

В толстой зубчатой стене был оставлен неширокий проход между двумя прямоугольными башнями. Перемычка над воротами сверкала цветной черепицей.