Мария Семенова - Волкодав

– Я своих людей калечить не дам, – негромко, но так, чтобы все слышали, проговорил Лучезар. – Уж ты, сестра, не серчай.

Декша, Аптахар и Мал-Гона ничего не сказали, но чувствовалось, что отдавать справного воина на растерзание ради какой-то никому не известной колдуньи не хотелось ни одному.

Волкодав, стоявший у правого локтя кнесинки, тихо попросил:

– Позволь мне, госпожа.

Елень Глуздовна вскинула на него глаза, и он увидел, как сползает краска с её щёк, разрумяненных холодным воздухом и волнением.

– Звал, отче? – осведомился Итерскел, останавливаясь перед вождём. Он в самом деле был подобен медведю, скинувшему косматую шкуру. Ни капли лишнего жира не портило его тела, наделённого чудовищной мощью. Он красовался: необъятные мускулы то вздувались на его руках и обнажённом торсе, то опадали. Силён, ох и силён! И наверняка быстр, как куница. Тяжёлому да неповоротливому не выжить в лесу.

– Ты сломал шею быку, когда тот выбежал из хлева и бросился на моих внуков, – несколько нараспев, точно произнося заклинание, начал Каррил. – Когда мы корчуем лес, ты один поднимаешь пни, которые не могут сдвинуть семеро сильных мужчин. Сокрушишь ли ты человека, утверждающего, будто ведьма, уморившая моего внука, якобы хотела добра?

Итерскел весело отвечал:

– Сокрушу, отче!

И стукнул себя литым кулаком по гулкой груди так, что с деревьев снялись вороны. Кнесинка Елень невольно содрогнулась… В это мгновение она помнить не помнила о знахарке, чью судьбу должен был определить поединок. Только Волкодав существовал для неё. Единственный на свете мужчина. Который… Которого… Вот прямо сейчас…

Кнесинка смотрела ему в глаза и отчётливо видела, что спорить с ним бесполезно.

– Он убьёт тебя, Волкодав…

– Не убьёт, – сказал венн. И добавил с полным спокойствием: – Кишка тонка.

И кнесинка Елень поняла неошибающимся женским чутьём: он ответил бы ей точно так же, идя один против тысячи. К дракону в пасть. Или куда там ещё – на верную смерть. Чтобы только она, дурёха, за него не страшилась. И не силилась его удержать.

Значительность происходившего подняла кнесинку на ноги, тонкие пальцы с силой стиснули плечо Волкодава.

– Вот человек, на которого возлагаю я свою веру в неповинность сей женщины! – прозвенел её голос. – Ступай, и да пребудут в твоём мече Солнце, Молния и Огонь!..

Вождь Каррил неожиданно рассмеялся.

– Успокойся, светлая госпожа, твоему воину не понадобится его меч, – сказал он. И кивнул Лисьей Шапке: – Поведай, старший сын, умеющий красно говорить.

– Эти двое не враждуют друг с другом, – принялся объяснять молодой роннан. – Между ними нет мести. Прародителю не будет угодно отнятие ничьей жизни, кроме жизни злодейки. Наш закон велит расстелить на земле цельнотканое полотно и укрепить его колышками. Мы ограждаем полотно тремя бороздами и двенадцатью ореховыми прутьями, ибо Прародитель создал ореховый куст на пропитание Своим детям и наделил его благой силой. Поединщики будут стремиться вытолкнуть один другого за край полотна. Если кто-то из них сойдёт наземь одной ногой, мы скажем: «Он отступил». Если двумя ногами, мы скажем: «Он побежал» – и поймём, что Прародитель выразил Свою волю.

– Уразумел ли это твой человек, светлая госпожа? – спросил вождь. Итерскел стоял подле отца, как бы невзначай поворачиваясь то правым боком, то левым. На груди у него виднелась пятипалая отметина длинных когтей. Знак Прародителя? Рана, полученная на охоте?..

Кнесинка повернулась к Волкодаву, и венн хмуро буркнул:

– Уж чего не уразуметь…

– Тогда, – приговорил вождь, – пусть твой боец оставит оружие у твоих ног и сойдётся с моим сыном посередине полотна.

Волкодав расстегнул пряжки и положил меч, как было велено, к ногам кнесинки на ковёр. Снял с плеча Мыша, посадил сторожить. За мечом последовали пояс, куртка, кольчуга, рубаха, а после и сапоги. Спасибо хоть не потребовали полной наготы поединщиков. Харюки между тем с должным почтением раскатали порядочный – пять на пять шагов! – кусок необычно широкого небелёного полотна. Венн только диву дался, как умудрились выткать подобное. Не иначе, с молитвами и на кроснах, сооружённых нарочно для этого, на один раз. Ещё он удивился запасливости угрюмцев. Это ж надо, всё с собой захватили, даже холстину на случай Божьего Суда! Даже дрова для колдуньи!..

– Не погуби себя, Волкодав… – тихо, чтобы один он слышал, напутствовала его кнесинка. Он ничего не ответил, только кивнул: слышал, мол. Распустил волосы, повязал лоб тесьмой. И босиком пошёл на середину поляны, к уже натянутому, приколоченному за особые петельки полотну. И подумал, идя, что закон, признававший единоборство на полотне, был мудр. Что такое есть нить, сбегающая с женской прялки, как незримое подобие нити судьбы? И что есть тканое полотно, если не переплетение человеческих жизней, каким предстаёт оно с неба Оку Богов?..

Волкодав стал молча молиться, рассказывая Богам, за что шёл на бой. И вдруг подумал: а если славный Бог Грозы уже удалился на покой до весны?.. Но почти сразу в его сознании прозвучал удар грома, да такой раскатистый, что венн даже оглянулся по сторонам, слегка удивляясь, почему другие не слышали.

Больше всего он боялся сдуру нарушить какой-нибудь неведомый ему роннанский обычай и тем проиграть дело ещё до поединка. Такое случалось. Волкодав пристально следил за Итерскелом, стараясь делать всё то же, что он, и по возможности одновременно.

Они разом вступили на гладкое прохладное полотно и застыли, присматриваясь друг к другу. Лисья Шапка склонил к земле посеребрённый наконечник тяжёлого, старинной работы копья («наше, сегванское, времён Последней войны», – утверждал потом Аптахар) и принялся вычерчивать борозды. Молодые парни принесли из лесу пучок ореховых прутьев, стали втыкать сообразно сторонам света.

Было тихо. Галирадцы и роннаны во все глаза разглядывали поединщиков. Двое мужчин, неподвижно стоявших на полотне, родились, наверное, в один год, но тем и исчерпывалось между ними всякое сходство. У одного весело топорщились золотистые кудри, прихваченные на чистом лбу плетёной повязкой. У другого волосы были наполовину седыми, и не от возраста. Один похвалялся бугристыми мышцами, какие получаются от доброй работы, доброй еды и ещё от того, что бывает, когда в жилы выродившегося племени вдруг приливает свежая кровь. Другой не мог похвастаться и половиной подобной мужской красы. Был жилист, как железный ремень. Один напоминал молодого медведя, вышедшего поиграть, повыдирать с корнями упругие деревца. Другой смахивал на нелающего, очень спокойного пса из тех, с которыми можно отпускать маленьких девочек за полдня пути и не бояться, что обидит злой прохожий.