Мария Семенова - Волкодав

– Я плохо умею рассказывать, госпожа…

В это время из-за куста, гулко хлопая крыльями, взлетела большая тёмная птица. Волкодав мгновенно прижал кнесинку к земле, одновременно подхватывая лук и бросая стрелу к тетиве… и только тогда осознал, что это был всего лишь безобидный глухарь, едва перелинявший и надеявшийся отсидеться в кустах. Следом за птицей на открытое место выбрался Мыш, и Волкодав понял, кого следовало благодарить за переполох. Он ослабил тетиву, глубоко вздохнул и выпустил кнесинку.

– Ну ты меня напугал… – выговорила она, и голос жалко дрожал.

Бедная девочка, до чего же ей страшно, осенило вдруг Волкодава. Храбрится, требует, чтобы оружному или на худой конец простому бою её учил… в глухое место без охраны рвётся скакать… а у самой от малейшего шороха сердчишко, как хвост овечий, трепещет. Ну я и бревно, коли сразу не понял…

Он решил подбодрить её и сказал:

– Я тоже испугался, государыня.

У неё совсем по-детски запрыгали губы:

– Мне страшно, Волкодав… мне так страшно… скорее бы отец возвратился… Всё время крадутся… ночью, впотьмах…

Уткнулась лицом в ладони – и слёзы хлынули.

Волкодав пересел поближе и обнял девушку, не забывая поглядывать кругом. Гордая кнесинка прижалась к нему и расплакалась ещё отчаянней. Он ощущал, как колотится её сердце.

– Не бойся ничего, госпожа, – сказал он тихо. Помолчал и добавил: – Подумай лучше, как глухарь-то напугался.

Кнесинка подняла голову и попыталась улыбнуться сквозь слёзы. Сколько ей лет, подумал Волкодав. Шестнадцать? Семнадцать?.. Самая пора бы со сватами беседовать да доброго мужа присматривать. Такого, чтобы никто чужой впотьмах ночью не крался и даже сон дурной за семь вёрст облетал…

Он сказал:

– Не плачь, государыня. Хочешь, поедем домой?

Она кое-как утёрлась:

– Нет… погоди.

Тоже верно, размышлял Волкодав, спускаясь следом за нею к берегу заводи. Поддайся страху один раз – потом попробуй избавься. Кнесинка умылась, пригладила волосы и стала совсем прежней, если не считать припухших век и покрасневшего носа. Пока доедет до города, всё и пройдёт.

– Отец говорит, я в людях смыслю, – окрепшим голосом сказала она Волкодаву. – Я стану угадывать, а ты меня поправляй. Хорошо?

Он неохотно ответил:

– Как скажешь, госпожа.

– Ты дерёшься так, что дядька Крут тебе удивляется. И честь блюдёшь. Значит, ты был витязем, – решительно начала молодая правительница. – Наверное, ты был ранен в бою, попал в плен и угодил в рабство… – Она выжидательно смотрела на Волкодава, но венн молчал, и она нахмурилась: – Нет, не то. Крут говорит, ты всего четыре года… И как получилось, что тебя не выкупили из неволи?

Волкодав покачал головой:

– Всё было не так, госпожа.

Продолжения не последовало, и кнесинка поняла: больше она не выжмет из него ни слова. Он просто сидел и смотрел на неё. И молчал. Страшный человек. Опасный каторжник, клеймёный убийца. Кнесинка вдруг почувствовала, что доверяет этому страшному человеку полностью, бездумно и беспредельно. Она захотела сказать ему об этом, но не нашла слов, поперхнулась и спросила ни с того ни с сего:

– Почему ты пришёл в Галирад, Волкодав?

Он пожал плечами.

– Мне было всё равно, госпожа.

Мыш, уставший ползать в траве, вернулся к нему и устроился подремать на ременной петельке, притачанной к ножнам меча. Кнесинка подумала о том, что городской человек, решив спрятаться, бежит в лес и воображает, будто там его никто не найдёт. А лесной житель, наоборот, полагает, что легче всего затеряться в большом городе. Ещё она подумала, что такому, как Волкодав, затеряться ой как непросто. Такие не умеют сидеть тише воды, ниже травы. Такие без конца заступаются за осуждённых еретиков и за нищих старух и с мрачным достоинством ждут приговора, когда их приводят в суд по навету.

Волкодав заново обшарил взглядом светлое редколесье, отмечая успевшие сдвинуться тени. Любопытная пищуха опустилась на низкую ветку, посмотрела на него сперва одним глазом, потом другим, вспорхнула и полетела ловить комаров.

– Всё-таки ты должен научить меня сражаться, – решительно проговорила кнесинка. – Ты – мой телохранитель, не батюшкин… меня и слушай, не его. – Венн молчал, и она, опустив голову, тихо добавила: – Я не посягаю быть воительницей, как моя мать. Я просто не хочу больше бояться… – И вскинула голову, глаза снова заблестели задором: – Я слышала, как забавляются лучшие бойцы твоего племени. Кто-нибудь разгоняет на них тройку, и они ударом в оглоблю опрокидывают всех трёх коней! Ты так можешь?

– Не знаю, – сказал Волкодав. – Я не пробовал.

Кнесинка хитровато посмотрела на него снизу вверх, из-под ресниц, и вздохнула:

– Наверное, врут люди.

– Не врут, – сказал Волкодав.

– А ты сам видел?

– Видел. Только это была не забава.

– А как?..

– Лошади понесли на ярмарке, – ответил он неохотно. – Нас, детей, затоптали бы, если бы отец не остановил.

– Твой отец был воином? – спросила кнесинка.

Волкодав отрицательно мотнул головой. И опять намертво замолчал.

А через несколько дней случилось то, чего он ждал с самого начала, и в особенности – после того, как Лучезар привёл бывшего полосатого и Плишку. Третий явился сам, и осталось только предполагать, подслушал ли он какой-нибудь разговор на торгу или смекнул сам. Это был молодой белобрысый сегван, но, при всей его молодости, сегванского в нём было намного меньше, чем в старой Киренн – вельхского. Волкодав хорошо знал эту породу наёмников, которые путешествовали из страны в страну вслед за войнами и войсками, давно и прочно забыв дорогу домой. Самого его никакой заработок не заставил бы к ним примкнуть. Хотя и звали. И до хрипоты объясняли дремучему бестолковому венну, что война, мол, – такое же ремесло, как и все остальные…

Сегвана он заприметил почти от самых ворот и немедленно понял, что было у того на уме. Вот парень о чём-то спросил отроков, и они стали объяснять, указывая в сторону хором кнесинки. Сегван направился дальше, и один из отроков пошёл вместе с ним. Не столько пояснить дорогу, сколько ради того, что пришлец был оружен и явно не дурак в рукопашной.

Кнесинка как раз отдыхала у себя. Волкодав сидел на крылечке, и Нелетучий Мыш грелся на послеполуденном солнышке, устроившись у него на колене. Привлечённая чем-то, над ступеньками закружилась большая муха; зверёк хищно насторожил уши и даже подпрыгнул, но не полетел.

– Эх ты, – сказал ему Волкодав.

Сегван подошёл и остановился в нескольких шагах. Встал довольно нахально, так, чтобы на ноги венна падала тень. Мыш враждебно зашипел и перебрался повыше, угрожающе пригибаясь и расправляя чёрные крылья.