Мария Семенова - Волкодав

Кошка скоро поняла, что с ней просто играют и охотиться особо не на кого, но не обиделась. Когда Волкодав осторожно опустился на колени и протянул руку, она уткнулась в его ладонь головой, замурлыкала и подставила белую грудку – почесать. Потом вовсе перевернулась на спину, стала ловить мягкими лапками его проворную руку.

Вот так он стоял на коленях и, посмеиваясь, забавлялся с кошкой, когда во двор прямо через плетень метнулся Кетарн.

Молодой вельх даже не закричал, вызывая Волкодава на поединок. Он просто бросился на него, не глядя ни вправо, ни влево. Ему было плевать, есть ли кто ещё во дворе и что сделают с ним самим. Он пришёл убивать. В его руке светился кинжал, лицо свела судорога, превратив его в неподвижную страшноватую маску. Только глаза горели сумасшедшим огнём.

Кошка, сипло мяукнув, спаслась под амбар, а Волкодав понял, что вряд ли успеет даже подняться с колен. Другое дело, вставать было вовсе не обязательно. Зачем, если можно просто крутануть бёдрами, разворачиваясь на левом колене, и привычно вскинуть руки вверх и вперёд. Герой Трёх Холмов проехал щекой по остаткам травы, не до конца вытоптанной во дворе, и от удара о землю воздух с шумом вырвался из его лёгких. Пока он силился осознать, что же случилось, и подобрать под себя руки-ноги, чтобы вскочить, – Волкодав сел на него верхом. И прижал. У Кетарна вмиг отнялась правая рука, сжимавшая великолепный кинжал.

– Так, – сказал Волкодав, вынимая из безвольной ладони позолоченную рукоять и броском всаживая кинжал в амбарный косяк. – Может, поговорим, как приличные люди?

Вельх застонал и яростно дёрнулся, но ничего не достиг. Какова бы ни была ярость, очень трудно заставить собственную плоть ломать себя самоё.

Стук кинжала, воткнувшегося в дерево, разбудил Ане, и без того спавшую чутко. Дверь была прикрыта неплотно: Волкодав намеренно оставил щёлку, чтобы девчонка не решила, будто её запирают. В щёлку проникал свет и холодный утренний воздух. Ане села, разглаживая по коленям шёлковую рубашку, и увидела у себя на запястьях отчётливые полосы, оставленные верёвкой. Девушка зябко передёрнула плечами, закуталась в плащ, как следует протёрла глаза и решила выйти наружу.

Кетарн лежал лицом к амбару. Он сразу увидел свою невесту, появившуюся на пороге. На ней была красивая зелёная рубашка, совсем не та, что накануне, и… тёплый серый плащ, в котором полдеревни видело вчера Волкодава. На руках багровели синяки, но в остальном было отнюдь не похоже, чтобы Ане удерживали здесь силой. Значит… значит…

Можно ли выразить словами всю бездну унижения несчастного жениха? Кетарн рванулся ещё раз и, вновь остановленный болью, закусил зубами мятые травяные пеньки. Потом уткнулся в них лицом… и заплакал.

Ане громко ахнула, уронила с плеч плащ и устремилась к нему. Подбежав, она принялась отдирать пальцы Волкодава, державшие руку Кетарна:

– Пусти его!

С таким же успехом она могла бы разгибать подкову.

– Повремени, кайлинь-ог, – негромко сказал Волкодав. – Я ничего ему не сделаю.

Близнецы уже стояли подле наставника, и Лихобор весело подтвердил:

– Не сделает. Хотел бы, давно душу бы вытряхнул.

Лихослав согласно кивнул.

– Я только хочу, чтобы твой жених меня выслушал, – сказал Волкодав. – Отпущу, он же опять воевать полезет. Отойди, кайлинь-ог.

Кетарн приподнял голову, открыл рот… Волкодав заподозрил, что парень собирался наговорить невесте такого, в чём сам потом будет каяться до смертного часа. Да и вообще лучше было ему пока помолчать. Волкодав легонько двинул рукой. Кетарн сейчас же забыл, о чём собирался говорить, брыкнул ногами и снова ткнулся лбом в пыль.

Ане шагнула к нему, но натолкнулась на взгляд Волкодава, как на стену. И безошибочное женское чутьё подсказало ей: хочешь добра – поступай, как велит этот человек. Чужой, до вчерашнего дня ни разу не виданный и, чего уж там, страшный. Ане всю жизнь учили не доверять чужакам. Никто не знает, что там у пришлого на уме, никто не поручится, что это не злой дух, принявший человеческое обличье…

Она не стала поднимать шум, призывая односельчан на подмогу. Просто растерянно закивала – и отошла.

– А теперь послушай взрослого человека, – поудобнее устраиваясь на спине у Кетарна, сказал Волкодав. Жених был, может, на год младше него, но это не имело никакого значения. Волкодав нагнулся пониже и продолжал очень тихо, чтобы слышал только Кетарн: – Тебе сказано было проводить девчонку до дома? Отцу с матерью с рук на руки передать? Ты передал?.. Тебе назад надо было скорее, на копьях сноровкой хвастаться. Не то, не приведи ваш Трёхрогий, кого другого первым молодцом назвали бы. У тебя такой случай был за свою Ане с троими сразу схватиться… которые ей руки связали… Ты мне оставил её избавлять, а теперь ещё недоволен?

Трое, которых он мало не поубивал, Кетарна скорее всего бросили бы в болото, но Волкодав предпочёл о том умолчать. Для него это была необыкновенно длинная речь. И, как с ним чаще всего и бывало, не слишком толковая. Волкодав сам почувствовал, что исчерпал запас говорливости на седмицу вперёд, а толку не добился. И раздумывать, как бы ещё вставить ума Кетарну, было некогда: из дому доносились приглушённые голоса и осторожная возня просыпавшихся служанок. Волкодав поднялся и рывком поставил на ноги охнувшего Кетарна.

– Ты сейчас пойдёшь в амбар и будешь там тихо сидеть, – сказал он, вталкивая молодого вельха внутрь и пропуская туда же Ане. – Твоя невеста будет говорить, – продолжал Волкодав, – а ты будешь слушать её и помалкивать. Она девка мудрая, так что советую. А если ей хоть одно слово грубое скажешь, я тебе язык узлом завяжу. Вокруг шеи.

Учтивостью тут и не пахло, и Кетарн, привыкший считать, что не боится никого и ничего, мгновенно вскипел бешеным гневом. Но так же быстро остыл. Волкодав произнёс своё обещание очень спокойно, скучным будничным голосом. И Кетарн, как многие прежде него, отчётливо понял: венн его отнюдь не стращал. Он действительно собирался исполнить обещанное. И был вполне на это способен.

Кетарна даже замутило: так восстаёт желудок против пищи, которую не в состоянии переварить. У Ане блестели на глазах слёзы. Ей хотелось броситься к любимому жениху, обнять, успокоить его… так ведь оттолкнёт. Кетарн тоже чувствовал, что между ними впервые что-то стояло, и от этого было вдвое больней. Волкодав, окончательно исчерпавший своё небогатое красноречие, стоял за спиной Ане и хмуро смотрел на несчастного жениха. Проснувшийся Мыш высунул голову из-под свёрнутых крыльев и переводил светящиеся бусинки с одного на другого, соображая, не требуется ли вмешательство.

Рука Кетарна, помятая в короткой схватке, мало-помалу снова обретала чувствительность. Вместе со способностью осязать вернулась и боль, и некая часть его разума, не чуждая осторожности, стала искать причину не нападать больше на Волкодава. Достойную причину, не вызванную боязнью…