Мария Семенова - Истовик-Камень

– Честно говоря, – нахмурился аррант, – я затрудняюсь точно определить, в какую сторону мы движемся…

– На восток, – буркнул венн.

– Откуда ты знаешь?..

Серый Пёс молча пожал плечами: дескать, знаю, и всё. Стали бы ещё допытываться, откуда ему известно, что правая рука – это правая, а левая – левая.

– Снова твой предок помогает тебе?..

Венну послышался в голосе Тиргея оттенок насмешки, и он не стал отвечать. Наклонный ход то сужался, то расширялся, вода с грохотом мчалась по нагромождениям каменных глыб, потом растекалась озерцами. Иногда эти озерца удавалось обойти, иногда же приходилось одолевать вплавь. Тогда походники в очередной раз стаскивали одежду, сворачивали её в тугие узлы и старались не вымочить.

– Во имя гарпуна Морского Хозяина, примёрзшего к скале, где умывалась снегом Прекраснейшая!.. Я ведь купался в ледяных озёрах, когда лазал по Карийским горам!.. – лязгая зубами, жаловался Тиргей. – Не иначе, я был тогда гораздо жирней! Или просто моложе. Я что-то не помню, чтобы холод так меня донимал…

Они одолели ещё одно озерцо и прыгали на берегу, стараясь по возможности обсушиться и разогнать кровь. Из двух фонариков теперь горел только один: масло следовало беречь. Крохотное пламя освещало низкие неровные своды и тугую струю воды, уходившую из озера вниз. Там, внизу, слышался рёв и смутно белело облако клокочущей пены, в которую, дробясь о камни, превращался поток. Дальше царила осязаемо плотная – хоть ножом режь – стылая темнота.

– На-ка, пожуй… – Венн протянул трясущемуся Тиргею ломтик жирной рыбы, вынутый из мешка. Исподничих собирали в поход люди, очень хорошо знавшие, какая пища лучше всего восстанавливает иссякающее под кожей тепло.

– А тебе? – забеспокоился аррант. – Поешь сам!

Серый Пёс мотнул головой.

– Я когда-то на всю жизнь рыбы наелся…

Гвалиор молча нахмурился. Он-то знал, о какой рыбе говорил бывший мальчишка-тележник с рудничных отвалов. Ему вдруг стало совестно своего сытого тела, он подумал, что костлявого Пса холод наверняка пробирал гораздо сильнее, чем его самого. А венн спросил Тиргея:

– Таркиму дали за тебя цену, поскольку ты много знаешь о горах и каменьях. Как вышло, что ты оказался здесь?

Аррант, дожёвывая рыбу, влез онемевшими ногами в штаны.

– Как раз в каменьях, друг мой, если ты имеешь в виду самоцветы, я разбираюсь не особенно хорошо. Я больше посвящал свои занятия измерениям и счислению, потребному, дабы прокладывать ходы под землёй…

– Я слышал, – сказал Гвалиор, – ты неплохо потрудился, когда били колодец между шестнадцатым уровнем и восемнадцатым, где протекает река. Его уже начинали долбить лет десять назад, но дудки, говорят, не сошлись…

– Это была работа, которой я горжусь, – просто ответил Тиргей. – Увы, мне не позволили довести её до конца. Я предложил Шаркуту устройство, с помощью которого вода сама себя поднимала бы к мельницам. Он не поверил, что такое возможно, и сказал, что вполне обойдётся силой рабов…

– Из-за этого тебя в забой и отправили?

– Нет. В своё время я постарался изучить всё связанное с горами… и, видимо, в определённой степени преуспел… себе на беду. В частности, меня привлекала тайна чёрного бальзама, отыскиваемого на неприступных утёсах. Это очень могущественное лекарство. Я сам видел, как смазанная им печень только что зарезанного барана срасталась, даже будучи извлечённой из тела. А сломанная нога моего раба…

– Кого-кого?..

– Да. Моего раба. Он сломал ногу в пещере, помогая мне перетаскивать снаряжение. Я смазал ему ногу чёрным соком горы, и кость зажила много правильнее и быстрее, чем в обыкновенном лубке.

– А когда тебе самому покалечило ногу, – заметил Пёс, – тебя чуть не добили.

– Увы, друзья мои, счастье воистину переменчиво… как промолвил Посланник, ловя свои сандалии, удравшие из-под ложа утех. Так вот, я даже позволил себе предположить, каким именно образом чудесное вещество зарождается в недрах земли…

– В наших горах его до сих пор не встречали, – заметил Гвалиор.

– Я это тоже заметил. Шаркут и предложил мне попробовать воссоздать природный бальзам, заливая самородной смолой тела крепких рабов… живых рабов… с тем чтобы лекарство восприняло наибольшую силу…

– И что ты?

– Я отказался.

Надсмотрщик лишь хмыкнул:

– Если Шаркут пожелает, он сделает это и без тебя. Никто ему не помешает и не запретит. А то найдётся другой знающий человек, посговорчивей…

– Может, и найдётся. Но перед Небесным Судом я буду чист.

Учёный аррант насчитал двадцать два спуска, происходивших под ударами ледяных водопадов. О возможном возвращении назад походники не говорили, только у Гвалиора вырвалось:

– Не хотел бы я, чтобы все эти спуски превратились в подъёмы!

Наконец поток вырвался в очень большой зал. Об истинных его размерах судить было трудно, потому что пещеру почти сплошь заполнял лёд. Он лежал на полу, покрывал толстым слоем стены и потолок. Наплывы, наросты, целые колонны сияли в свете фонариков прозрачной голубизной, а между ними, словно заблудившаяся душа, угрюмо и жалобно завывал ветер.

– Вот это да!.. – внезапно изумился Тиргей. – Смотрите-ка! Вода не капала с потолка! ОНА БИЛА СНИЗУ!..

Действительно, ледяная колонна, возле которой он стоял, имела форму оплывшего огарка. Но огарка перевёрнутого: так, словно на прозрачный столб постепенно намерзали струи, взлетавшие вверх.

– А это что?.. – тревожно подал голос Гвалиор. Аррант и Пёс поспешили к нему. Нардарец стоял возле глыбы, имевшей вид почти правильной полусферы. Внутри неё застыл вихрь густых красных капель. И… висела человеческая голова, словно острым клинком отсечённая от тела…

– Подземные мечи… – прошептал Пёс. И замер, прислушиваясь: не раздастся ли вновь еле слышное, но грозное потрескивание камня, предвестник смертоносного бедствия? Напарник-халисунец, сам вот так потерявший обе ступни, рассказывал ему о тонких, словно волоски, трещинах, из которых со свистом вылетала неудержимая смерть…

– Там, где они появляются, всегда появляется и вода, – сказал Гвалиор. – Этот бедолага, похоже, угодил как раз под удар.

Аррант очень внимательно разглядывал голову, вмороженную в лёд. Лёд был прозрачнее самого лучшего хрусталя. Он позволял рассмотреть и цвет полузакрытых глаз, и каждую ресницу погибшего. И длинный шрам, навсегда изуродовавший лицо. Шрам тянулся сплошной мертвенной линией от виска до виска, вместо кончика носа круглел бесформенный ком с корявыми отверстиями бывших ноздрей. Гвалиор отвёл глаза. Такими рубцами награждали каторжников меткие кнуты. Вроде его собственного.

– Кажется, ещё одной легендой меньше, – невесело проговорил Тиргей. – Трудно, конечно, с уверенностью утверждать… Но среди людей, якобы сбежавших на свободу через Колодец, мне называли халисунца Кракелея. По кличке Безносый…