Анатолий Ключников - Учебник по химии [СИ]

Вот так, думая и гадая, я и проворочался всю ночь на обтёртом топчане.

Проснулся я совершенно разбитый, причём, увы, в самом что ни на есть прямом смысле слова. Любое движение аукалось болью — не там, так в другой части тела. Кое-как съев тюремный завтрак, я стал дожидаться новых допросов и настоящих пыток, положенных согласно местным обычаям. Вчера от меня, конечно, никаких ответов и не ждали, а просто отлупцевали для души, вполсилы — впредь на будущее, для моего же понимания ситуации, что завтра будет ещё хуже.

Время шло, а про меня как будто забыли. В камере никто больше не сидел, поговорить совершенно не с кем, на улицу погулять не выйдешь, а из-за этого ожидание превращалось в дополнительную муку. Приходилось слышать, как одичавшие от одиночества заключённые начинали подкармливать крыс и разговаривали с ними, и постепенно ко мне приходило понимание такого образа жизни: тут от глухой тоски на стенку полезешь, если с крысой общего языка не найдёшь. Я уже было решил, что в первый день мне дадут отоспаться, но ближе к вечеру всё-таки за мной пришли. Двое крепко ухватили меня под руки, третий сзади кольнул остриём копья — иди. Я потопал босиком по холодному каменному полу: мои сапоги мне не вернули.

Пришли мы в тот же самый кабинет. Светило солнце, настенный факел умер, и комната стала не такой мистически-ужасной, какой казалась ночью. В комнате стояли люди, и ощущалось чисто физически, что её хозяин ведёт себя совсем не так, как вчера. Он казался прямо-таки живым воплощением вежливости и формальной корректности — эдакий образец для подражания. Никаких паучьих манер, стройный и подтянутый. Да он ли это? И кто его гости?

Меня как будто стукнуло, сжалось сердце, и дыхание перехватило: в комнате стояла Ведит. Немного опомнившись от шока, я огляделся и снова изумился: рядом с ней стоял наш посол в Божегории, тоже весь такой официальный и петушиная грудь колесом, наградами сверкающая.

Ведит бросилась ко мне и уже начала поднимать руки, чтобы повиснуть на моей шее, но в последний миг всё-таки сдержалась и только чинно взяла меня за рукав, оглянувшись на хозяина кабинете:

— Да, господин Вожек, это он.

«Эх! Вот ведь дура-девка!»- только и успел подумать я с отчаянием, но тут слово взял посол (он же Лебедь), высокопарно отчеканив:

— Господа, я от имени своей страны вынужден сделать заявление о недопустимости подобного зверского обращения с её верноподданными, которым не предъявлено пока никакого обвинения!

А вчерашний начальник стал что-то совсем не разговорчив… Ага, понятно: он оказался не единственный божегорец в этих стенах — тут стоял и другой чин, причём, судя по его брюшку и бороде, рангом повыше этого безухого палача. Этот самый чин выглядел настолько надутым и замкнутым, что казалось невероятным: почему он никак не лопнет, разбрызгивая злобную слюну и громы с молниями?

— Я… от имени Службыбезопасности Божегории… приношу свои извинения, — выдавил, наконец-то, этот «большой начальник». — Наши сотрудники вчера излишне переусердствовали при задержании, и понесут ВПОЛНЕ заслуженное показание.

Он зачем-то одёрнул свой мундир, как будто наш посол являлся для него большим авторитетом, и сделал короткий, сухой кивок. «Вчерашний сотрудник» при этом аж зубы сжал от едва сдерживаемой злости и необходимости помалкивать, видя, как расшаркивается его командир и услышав про это самое «вполне заслуженное».

Ну, вот это уже гораздо лучше. Как в приличных домах столичного города. А то, понимаешь, сразу «соловьём будешь петь» и драться больно. Это же очень обидно: у меня зубы не растут, как полевая трава: сорвал стебелёк, а через неделю другой вырос. В следующий раз умнее будет: Клёст не дурак влезать в осиное гнездо безо всякой «легенды», а просто так, по настроению. А вот местный следователь — явный остолоп: ему надо было бы не торопиться меня хватать, а сначала установить слежку и выяснить: куда я отлучался и зачем. И только потом руки мне выкручивать, — когда есть конкретное обвинение. Этот же хотел сделать всё наоборот: сначала меня посадить, чтобы не исчез, и только потом всё разнюхать. Никогда нельзя горячиться, — ни в бою, ни в мирной жизни. Это точно.

Потом начальник Службы безопасности ушёл, а надувшийся хозяин кабинета злобно скрипел пером, записывая показания Ведит: да, именно этот человек сопровождал её в Божегорию и переправил через реку гораздо выше Ветдорвине (если говорить точнее, то за сутки до убийства «речного патруля», к которому мы, получается, никакого отношения не имели). Его нанял её папенька, а она этого наёмника раньше и знать не знала (надо будет обязательно на этого папеньку посмотреть как-нибудь).

Пока «страж» пыхтел, а Ведит — щебетала, Лебедь задумчиво восседал на стуле, который вчера тут не стоял, и меня в упор не узнавал, — как будто видел первый раз в жизни:

— Господин Вожек, у Вас есть конкретные обвинения в адрес этого господина? Нет? Тогда с Вашего согласия я возьму его под своё личное покровительство — впредь до предъявления Вами реальных доказательств.

Ещё бы он был несогласным: посол мог пожаловаться королю — и тогда ему точно крышка, за рукоприкладство к иностранцу. И за горячность.

Мы втроём пошли на выход. Ведит буквально повисла у меня на руке, как будто боялась оторваться. И, чёрт побери, это оказалось так приятно! Ну, по крайней мере, ощущалось гораздо лучше, чем валяться на тюремных нарах и дожидаться крыс.

Мы приехали в посольство в карете, обитой бархатом. Я, обутый в домашние войлочные туфли, хромая, кое-как доковылял в знакомый мне уже подвал; девушка меня поддерживала и что-то ворковала — я ничего не понимал и ничего из её слов не запомнил: голова ни хрена не соображала.

Посол оказался всё-таки человеком с понятиями, и к нам в подвал знакомый мне по прошлому визиту лакей принёс бутылку вина, три бокала и вазу с фруктами. Мы чокнулись за успех, Ведит и посол жеманно пригубили, а я осушил свою «чару» жадным залпом, как будто кружку солдатского пойла. Немного полегчало.

Суть дела вкратце оказалась вот в чём.

Ведит несколько раз вызывали на допросы в Службу безопасности: всё пытались докопаться, подловить на чём-то, постоянно переспрашивали: где шли, как прошли, куда подевался её провожатый? Упоминали такие преступления, о которых мы и знать-то ничего не знали, а про убийство крестьянской засады почему-то вопросов не прозвучало. Спрашивали, правда, о том, не пытались ли нас остановить после переправы? — нет, никого мы не видели. Ведит проявила себя знатной лицедейкой и врала, как дышала. (Интересно, какие отчёты она стряпала о работе своей лаборатории?)

Вот и сегодня её опять вызывали на беседу, причём, олухи, сами же и сказали, что будет опознание её проводника. Ведит, умничка, сразу же помчалась к послу моей страны и слёзно его умоляла меня защитить. Лебедь, не будучи глупцом, сразу сообразил, о ком идёт речь и с готовностью составил ей компанию.