Гай Кей - Тигана [litres]

– Они это могут? – спросил Дэвин хриплым голосом. Он осознал, что уже очень давно ничего не говорил. Ему стало страшно при мысли о том, как звучал бы его голос, если бы ему пришлось сегодня петь. Он и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько измученным.

– Разумеется, могут, – просто ответил Ринальдо. – Если только мы не предпочтем умереть на их колесах смерти. Такие случаи известны.

– Я буду рад узнать разницу между таким принуждением и тем, что со мной сделал этот человек, – холодно произнес Эрлейн.

– А я буду рад объяснить тебе, – резко ответил Ринальдо, – как только закончу работу. – И обратился к Дэвину: – У тебя за спиной должна быть солома. Ложись, пожалуйста, я посмотрю твою ногу.

Через несколько секунд Дэвин уже лежал на подстилке из соломы. С внимательной осторожностью старого человека Ринальдо опустился на колени рядом с ним. Целитель начал медленно тереть ладонью о ладонь. Затем бросил через плечо:

– Алессан, я говорю серьезно. Рассказывай, пока я буду работать. Начни с Баэрда. Я бы хотел знать, почему его нет с вами.

– Баэрд! – перебил его чей-то голос. – Так это он – ваш друг? Баэрд бар Саэвар? – Это воскликнул раненный стрелой Наддо. И, спотыкаясь, бросился к краю соломы.

– Да, Саэвар был его отцом, – подтвердил Алессан. – Ты его знал?

Наддо так разволновался, что почти не мог говорить.

– Знал? Конечно, я его знал. Я был… я… – Он с трудом глотнул. – Я был последним учеником его отца. Я любил Баэрда, как старшего брата. Я… Мы плохо расстались. Я ушел в тот год, после падения.

– И он тоже, – мягко сказал Алессан, кладя ладонь на дрожащее плечо Наддо. – Вскоре после тебя. Теперь я знаю, кто ты, Наддо. Он часто говорил со мной об этом расставании. Могу тебе сказать, что он тоже горевал о том, как оно произошло. И продолжает горевать. Полагаю, он сам тебе об этом скажет, когда вы встретитесь.

– Это тот друг, о котором ты упоминал? – тихо спросил Дукас.

– Да.

– Он рассказывал тебе обо мне? – Голос Наддо высоко взлетел от изумления.

– Да.

Алессан снова улыбался. Дэвин, как он ни был измучен, тоже улыбнулся. Стоящий перед ними мужчина говорил совсем как маленький мальчик.

– А вы… А он знает, что стало с его сестрой? С Дианорой? – спросил Наддо.

Улыбка Алессана погасла.

– Мы не знаем. Мы искали двенадцать лет, спрашивали о ней повсюду, где только находили переживших поражение. Столько женщин носит это имя. Она и сама ушла через некоторое время после того, как он отправился меня искать. Никто не знает, почему или куда она ушла, а их мать вскоре умерла. Они… их потеря – самая глубокая боль Баэрда.

Наддо молчал; через секунду они поняли, что он борется со слезами.

– Это я могу понять, – хриплым голосом произнес он. – Она была самой храброй девушкой из всех, кого я знал. Самой храброй женщиной. И пусть она не была красивой, она все равно была такой… – Он замолчал, пытаясь овладеть собой, потом тихо закончил: – Кажется, я ее любил. Любил, я знаю. В тот год мне было тринадцать лет.

– Если богини и бог нас любят, – тихо сказал Алессан, – мы ее еще найдем.

Дэвин ничего этого не знал. По-видимому, есть еще столько вещей, которых он не знает. У него были вопросы, возможно, даже больше, чем у Дукаса. Но в это время Ринальдо, стоявший рядом с ним на коленях, перестал тереть ладони и наклонился вперед.

– Ты сильно нуждаешься в отдыхе, – прошептал он так тихо, что другие его не слышали. – Тебе необходим сон не меньше, чем твоей ноге лечение. – Произнося эти слова, он мягко опустил одну ладонь на лоб Дэвина, и Дэвин, несмотря на все свои вопросы и возбуждение, внезапно почувствовал, что плывет, словно по широкому, спокойному морю, к берегам сна, далеко от разговаривающих людей, от их голосов, их горя, их желаний. Больше он не услышал ничего из того, что было сказано в сарае той ночью.

Через три дня, на рассвете, они пересекли границу к югу от двух фортов, и Дэвин ступил на землю Тиганы впервые с тех пор, как отец увез его отсюда совсем маленьким.

Только самые бедные музыканты приходили в Нижний Корте, труппы, которым не везло, отчаянно нуждающиеся в любых контрактах, как бы мало ни платили и какой бы мрачной ни была обстановка. Даже столько лет спустя после победы тиранов бродячие музыканты знали, что Нижний Корте сулит плохой заработок и серьезный риск быть ограбленными игратянами либо в самой провинции, либо на границе.

Все знали эту историю: жители Нижнего Корте убили сына Брандина и расплачивались за это своей кровью и деньгами, находясь под жестоким гнетом. Все это создает мрачную обстановку, соглашались бродячие артисты, обсуждая этот вопрос в тавернах и ночлежках Феррата или Корте. Только изголодавшиеся или начинающие соглашались на плохо оплачиваемую и полную риска работу в этой печальной провинции на юго-западе. К моменту появления Дэвина в труппе Менико ди Феррат уже давно гастролировал по стране и завоевал себе настолько хорошую репутацию, что мог обходить стороной эту провинцию. Да к тому же тут было замешано колдовство; никто толком не понимал какое, но бродячие артисты были людьми суеверными, и при наличии выбора немногие рисковали отправиться туда, где действовала магия. Все знали о проблемах, с которыми можно столкнуться в Нижнем Корте. Все знали эти истории.

Итак, Дэвин очутился здесь впервые. В последние часы скачки в темноте он ждал момента перехода границы. С тех пор как они увидели к северу от себя форт Синаве, он знал, что граница уже близко, и знал, что именно находится по другую ее сторону.

И теперь, когда первые, бледные лучи восходящего солнца показались за их спинами, он подъехал к линии каменных пограничных знаков, протянувшейся на север и на юг между двумя фортами, и взглянул вверх, на ближайший из старых, обветренных, гладких монолитов. Потом проехал мимо, пересек границу и очутился в Тигане.

И, к своему отчаянию, обнаружил, что понятия не имеет, что думать и как реагировать. Он чувствовал себя растерянным и сбитым с толку. Несколько часов назад его охватила неудержимая дрожь, когда они увидели далекие огни Синаве в темноте и его воображение разыгралось. «Скоро я буду дома, – сказал он себе. – На земле, где я родился».

Теперь, проехав на запад мимо пограничного камня, Дэвин настойчиво оглядывался по сторонам, в то время как небо, а потом вершины холмов и деревьев медленно заливал свет, и наконец весь мир, насколько хватало глаз, засиял в лучах весеннего солнца.

Этот пейзаж ничем не отличался от того, который разворачивался перед ними в последние два дня. Холмистый, с густыми лесами на южных склонах, окаймленный горами на горизонте. Он увидел, как олень поднял голову на водопое у ручья. Замер на мгновение, глядя на них, потом спохватился и убежал.