Гай Кей - Тигана [litres]

В тот вечер клиенты, наслаждавшиеся зажигательными балладами Чертандо в исполнении юного тенора и отбивающие ритм на стойке бара, были грубо прерваны, когда входная дверь распахнулась и впустила новую, довольно большую группу посетителей. Ничего особенного в этом не было, разумеется. Но тут певец прервал балладу на середине припева и с приветственными криками устремился к вошедшим, второй музыкант быстро положил свирель и спрыгнул со сцены, и арфист тоже отставил инструмент и последовал за ними, хоть и с меньшей поспешностью.

Энтузиазм последовавших объятий мог бы дать повод к циничным выводам относительно характера отношений между встретившимися мужчинами, учитывая, как с этим обстояло дело в Сенцио, если бы в новой компании не было двух очень красивых девушек. Одна была с коротко стриженными рыжими волосами, а другая – с волосами цвета воронова крыла. Даже арфист, мрачный, неулыбчивый человек, был почти против воли втянут в этот круг. Его прижал к своей костлявой груди похожий на труп наемник из Кардуна, возвышавшийся над всеми остальными.

А через секунду произошла еще одна встреча. Она произвела совсем другое впечатление на собравшихся и даже приглушила возбуждение здоровающихся музыкантов. Еще один мужчина встал и робко приблизился к пятерым только что вошедшим людям. Те, кто смотрел внимательно, заметили, что у него дрожат руки.

– Баэрд? – спросил он.

На мгновение воцарилось молчание. Затем человек, к которому он обратился, сказал «Наддо?» таким тоном, который могли истолковать даже самые невинные жители Сенцио. И все сомнения исчезли, когда эти двое обнялись.

Они даже заплакали.

Многие мужчины, разглядывавшие двух женщин с откровенным восхищением, решили, что их шансы на беседу и кто знает на что еще, возможно, выше, чем кажется на первый взгляд, если все мужчины из новой компании такие же, как эти двое.

После Тригии Алаис жила в постоянном возбуждении, из-за которого ее бледные щеки почти всегда горели румянцем, и она сама не подозревала, какую тонкую красоту это ей придавало. Теперь она знала, почему ей было позволено поехать с отцом.

С того момента, когда шлюпка «Морской Девы» вернулась на корабль в залитой лунным светом гавани Тригии и доставила ее отца, Катриану и еще двух человек, которых они поехали встречать, Алаис поняла, что здесь речь идет о чем-то большем, чем дружба.

Потом темнокожий мужчина из Кардуна окинул ее оценивающим взглядом и посмотрел на Ровиго с насмешливым выражением на морщинистом лице, а ее отец, поколебавшись всего мгновение, рассказал ей, кто это на самом деле. А потом тихим голосом, но с восхитительным доверием к ней он объяснил, что эти люди, его новые партнеры, на самом деле делают здесь и чем он тайно занимался вместе с ними уже много лет.

Оказалось, что их встреча с тремя музыкантами на дороге у дома прошлой осенью, во время Праздника Виноградной Лозы, не была простым совпадением.

Напряженно прислушиваясь, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного вытекающего из них смысла, Алаис оценивала свою реакцию и безмерно радовалась, обнаруживая, что не боится. Голос и манеры отца имели к этому непосредственное отношение. И тот простой факт, что он ей все это доверил.

Но другой человек – они называли его Баэрд – сказал Ровиго:

– Если ты действительно решил отправиться с нами в Сенцио, то нам надо найти на побережье место, где можно высадить твою дочь.

– И почему же? – быстро спросила Алаис прежде, чем Ровиго успел ответить. Она почувствовала, как заливается краской, когда все посмотрели на нее. Они находились внизу, под палубой, в тесной каюте отца.

При свете свечей глаза Баэрда казались совсем черными. На вид он был очень жестким, даже опасным человеком, но в его голосе звучали добрые нотки, когда он ответил:

– Потому что я не люблю подвергать людей ненужному риску. То, что мы собираемся делать, опасно. У нас есть причины подвергать себя этой опасности, и помощь твоего отца и его людей, коль он им доверяет, для нас очень важна. Но если поедешь ты, это будет ненужный риск. Звучит разумно?

Алаис заставила себя сохранять спокойствие.

– Только в том случае, если вы считаете меня ребенком, неспособным внести свой вклад. Мне столько же лет, сколько Катриане, и теперь я понимаю, как мне кажется, что здесь происходит. Что вы пытаетесь сделать. Могу лишь сказать, что не меньше вашего стремлюсь к свободе.

– В этом есть доля правды. Мне кажется, она должна поехать с нами. – Примечательно, что это сказала Катриана. – Баэрд, если и правда наступает решающий час, у нас нет права отказывать людям, которые чувствуют то же, что и мы. Нет права требовать, чтобы они забились в свои дома и ждали в неведении, останутся ли они рабами, когда закончится лето.

Баэрд долго смотрел на Катриану, но ничего не ответил. Потом повернулся к Ровиго и махнул рукой, уступая ему решение. Алаис могла разглядеть на лице отца, как тревога и любовь боролись с гордостью за нее. А потом при свете свечей она увидела, что его внутренняя битва закончилась.

– Если мы выберемся из этого живыми, – сказал Ровиго д’Астибар своей дочери, своей жизни, своей радости, – твоя мать меня убьет. Ты это знаешь, не так ли?

– Я постараюсь тебя защитить, – торжественно пообещала Алаис, хотя сердце у нее билось как безумное.

Дело было в их разговоре у борта корабля, Алаис знала это. Точно знала. Они тогда вдвоем смотрели на скалы после шторма в лунном свете.

«Я не знаю, чего именно, – сказала она тогда, – но я хочу большего».

«Я знаю, – ответил ее отец. – Я это знаю. Если бы я мог тебе это дать, все было бы твоим. Весь мир и все звезды Эанны были бы твоими».

Именно из-за этого, потому что он ее любил и говорил серьезно, он позволил ей поехать с ними туда, где мир, который они знали, будет положен на чашу весов.

Из этого путешествия в Сенцио она особенно запомнила две вещи. Однажды утром они вместе с Катрианой стояли у поручней, а корабль плыл на север вдоль побережья Астибара. Одна крохотная деревушка, потом еще одна, и еще одна, крыши домов ярко блестят на солнце, маленькие рыбачьи лодки скачут на волнах между «Морской Девой» и берегом.

– Вон там мой дом, – внезапно сказала Катриана, нарушив молчание. Она говорила так тихо, что только Алаис ее услышала. – А та лодка с голубым парусом принадлежит моему отцу. – Ее голос был странным, пугающе оторванным от смысла ее слов.

– Тогда мы должны остановиться! – настойчиво зашептала Алаис. – Я скажу отцу! Он…

Катриана положила ладонь на ее плечо:

– Еще рано. Я пока не могу с ним встретиться. Потом. После Сенцио. Может быть.

Это было одно воспоминание. Второе, совершенно другое, было о том, как они огибали северную оконечность острова Фарсаро рано утром и увидели корабли Играта и Западной Ладони, стоящие на якоре в гавани. В ожидании войны. Вот тогда она испугалась, так как реальный смысл того, к чему они плыли, дошел до нее при виде этого зрелища, одновременно яркого, многоцветного и мрачного, как серая смерть. Но она взглянула на Катриану, на своего отца, а затем на старого герцога, Сандре, который теперь называл себя Томазом, и на их лицах тоже увидела тени сомнения и тревоги. Только на лице Баэрда, внимательно считавшего корабли, было другое выражение.