Гай Кей - Тигана [litres]

– Это странно. Так же делал и мой отец, – задумчиво произнес Дэвин. – Я никогда об этом не думал. И не знал, почему он так поступает. Мой отец был не из тех, кто объясняет.

Катриана повернулась и посмотрела на него, но он сидел, утонув в кресле, и крылья подголовника заслоняли его лицо.

– Напоминание о Тигане? – спросила она.

– Должно быть, так. Будто боги Триады не заслуживают полной преданности или соблюдения всех правил из-за того, что допустили такое. – Дэвин помолчал, потом прибавил задумчивым тоном: – Это еще один пример нашей гордости, не так ли? Той тиганской самонадеянности, о которой вечно твердит Сандре. Мы торгуемся с Триадой, качаем чаши весов: они отняли наше имя, а мы отнимаем часть положенных им обрядов.

– Наверное, ты прав, – сказала Катриана, хотя никогда не воспринимала это подобным образом.

Дэвин иногда высказывался в таком духе. Она не считала этот поступок ни проявлением гордости, ни торгом, скорее напоминанием самим себе о том, какая несправедливость была совершена. Напоминанием, как и голубое вино Алессана.

– Моя мать – женщина не гордая, – заметила она, к собственному изумлению.

– А я не знаю, какой была моя мать, – сказал он сдавленным голосом. – Даже не знаю, могу ли я назвать гордым отца. Наверное, я о нем тоже знаю очень мало.

У него действительно был странный голос.

– Дэвин, – резко сказала Катриана. – Наклонись вперед. Дай мне посмотреть на тебя. – Она проверила одеяла: они закрывали ее до подбородка.

Он медленно подался вперед; свеча осветила его безумно растрепанные волосы, порванную рубаху и явственные царапины и следы зубов. Катриану охватил гнев, который постепенно сменился глубокой тревогой, которая не имела к Дэвину отношения. Во всяком случае, непосредственного отношения.

Она скрыла свои чувства за злым смехом.

– Она действительно бродила по дому, как я погляжу. У тебя такой вид, будто ты побывал на войне.

Он с усилием выдавил из себя улыбку, но его глаза оставались мрачными, она это видела даже при свете свечи.

Это ее обеспокоило.

– В чем же тогда дело? – спросила она саркастично, но настойчиво. – Ты ее довел до бессилия и пришел сюда за добавкой? Могу тебе сказать…

– Нет, – поспешно перебил он. – Нет, не в этом дело. Это… совсем не то, Катриана. Это была… трудная ночь.

– Судя по твоему виду, трудная, – заметила она, вцепившись руками в одеяло.

Он упрямо продолжал спорить:

– Не в этом смысле. Это так странно. Так сложно. Думаю, я кое-чему здесь научился. Думаю…

– Дэвин, мне совсем не хочется выслушивать подробности! – Она рассердилась на себя за то, что подобные вещи заставляют ее так нервничать.

– Нет-нет. Не так, хотя да, вначале было так. Но, – он вздохнул, – по-моему, я узнал кое-что о том, что с нами сделали тираны. Не только Брандин и не только в Тигане. Альберико тоже. Они оба, и с нами всеми.

– Какое прозрение, – машинально пошутила она. – Наверное, она гораздо искуснее, чем ты воображал.

Это заставило его замолчать. Он снова откинулся на спинку кресла, и она больше не видела его лица. В наступившей тишине ее дыхание стало ровнее.

– Прости, – наконец произнесла она. – Я не хотела. Я устала. Сегодня мне снились плохие сны. Чего ты от меня хочешь, Дэвин?

– Не знаю, – ответил он. – Наверное, я просто хотел найти друга.

Снова Катриана почувствовала, что на нее давят, и занервничала. Она поборола инстинктивное, нервное желание предложить ему пойти и написать письмо одной из дочерей Ровиго. И ответила:

– В этом я никогда не была сильна, даже ребенком.

– Я тоже, – ответил он, снова наклоняясь вперед. Он привел волосы в некое подобие порядка. И сказал: – Но между нами есть нечто большее. Ты меня иногда ненавидишь, так ведь?

Она почувствовала, как стукнуло ее сердце.

– Нет нужды обсуждать это, Дэвин. Я тебя не ненавижу.

– Иногда ненавидишь, – возразил он тем же странным, упрямым тоном. – Из-за того, что произошло во дворце Сандрени. – Он помолчал и прерывисто вздохнул: – Потому что я был первым, с кем ты занималась любовью.

Она закрыла глаза. Безуспешно попыталась сделать так, чтобы эта последняя фраза не была произнесена.

– Ты знал?

– Тогда – нет. Потом догадался.

Кусочки еще одной головоломки. Он терпеливо сложил их. Вычислил ее. Она открыла глаза и мрачно взглянула на него:

– И ты считаешь, что, обсуждая эту интересную тему, мы станем друзьями?

Он вздрогнул.

– Вероятно, нет. Не знаю. Я решил сказать тебе, что хотел бы этого. – Он помолчал. – Честно, я не знаю, Катриана. Мне очень жаль.

К ее изумлению, ее потрясение и гнев испарились. Она увидела, как он опять откинулся на спинку без сил, и она сделала то же самое, откинувшись на деревянное изголовье кровати. Немного подумала, удивляясь собственному спокойствию.

– Я не испытываю к тебе ненависти, Дэвин, – в конце концов сказала Катриана. – Правда, не испытываю. Ничего похожего. Это неловкое воспоминание, не стану отрицать, но не думаю, что оно когда-нибудь мешало нам в нашем деле. А ведь только это имеет значение, не так ли?

– Наверное, – ответил он. Она не видела его лица. – Если ничто другое не имеет значения.

– Я хочу сказать, что это правда, то, что я говорила: я никогда не умела дружить.

– Почему?

Снова кусочки головоломки. Но она ответила:

– Когда была девочкой, не знаю. Может, стеснялась, может, была слишком гордой. Я никогда не чувствовала себя своей в нашей деревне, хотя это был единственный дом, который я знала. Но с тех пор как Баэрд назвал мне Тигану, с тех пор как я услышала это имя, для меня все остальное в мире перестало существовать. Только Тигана имеет значение.

Она почти слышала, как он это обдумывает.

– Лед годится для смерти и конца, – произнес Дэвин.

Именно эти слова сказала ей Альенор.

Он продолжил:

– Ты же живой человек, Катриана. У тебя есть сердце, жизнь, которую надо прожить, возможность дружить, даже любить. Почему ты отказываешься от всего ради одной лишь цели?

И она услышала собственный голос:

– Потому что мой отец никогда не сражался. Он сбежал из Тиганы, словно трус, еще до битвы у реки.

Произнося эти слова, она готова была вырвать свой язык с корнем.

– О! – вырвалось у Дэвина.

– Ни слова, Дэвин! Не говори ни слова!

Он повиновался, сидя очень тихо, почти невидимый в глубине кресла. Внезапно Катриана задула свечу; теперь ей не хотелось света. А потом, благодаря темноте и благодаря его послушному молчанию, она постепенно сумела овладеть собой. Пройти мимо этого мгновения и не заплакать. Это отняло много времени в темноте, но в конце концов она смогла сделать глубокий, ровный вдох и поняла, что все в порядке.

– Спасибо, – произнесла она, не совсем понимая, за что благодарит его. Больше всего за молчание.